– Прыти, говоришь, нет?! Я тебе покажу прыть!
Еще через какое-то время Мальфрид довольно потягивалась, разглядывая одевавшегося князя и мысленно радуясь – получила свое от скромника!
– Князь, – чуть лениво протянула красавица, – я займу эту ложницу? Ночью придешь?
Тот отрицательно покачал головой:
– Уезжай от греха подальше.
Мальфрид поднялась голышом, снова прижалась, маня прелестями:
– Не гони!.. Со старым боярином худо. Я по тебе тоскую все время. А грех? Я его на себя возьму.
Владимир с досадой отодвинул в сторону бесстыжую боярыню и молча вышел вон, досадуя на себя, что поддался на завлечение. Мальфрид уехала не сразу, но большего добиться от бывшего мужа не смогла. Зато нашла того, кто поведал Анне о ее встрече с князем, еще и приукрасив. Княгиня ничего не рассказала Владимиру, вообще ничего никому не сказала, но долго раздосадованно плакала. Особенно тошно стало, когда Мальфрид исхитрилась сообщить ей, что понесла от князя и очень этому рада! Пока у Владимира не всегда получалось жить по-христиански, старые грехи в рай не пускали, но он искренне старался с ними бороться. Анна надеялась помочь, князь должен забыть всех своих прежних жен! Хорошо бы и детей, но это не получалось совсем.
Совсем не такова оказалась Рогнеда, в ней не было и намека на желание овладеть князем, завлечь его. Но как раз это действовало на Владимира сильнее всего! Анна беспокойно переводила взгляд с мужа на монахиню и обратно, гадая, зачем та приехала.
Мало того, Станислав вдруг нырнул из-под материнской руки и, подойдя к монахине, доверчиво уставился на нее своими светло-голубыми глазками. Рогнеда улыбнулась, погладила малыша по головке, тот прижался к ней и остался стоять. И Владимир, и Анна не знали, что делать. Первой опомнилась мать, она позвала сынишку к себе, тот послушался не сразу, Рогнеде пришлось чуть подтолкнуть:
– Иди, иди, мама кличет.
Станислав подчинился, но все глядел на необычную гостью. Пришлось Анне уйти, уводя с собой сына. Она тоже оглядывалась, но не на Рогнеду, а на мужа. Князь не смог скрыть свои чувства, он любил, все еще любил эту женщину! И никакие годы, монастырь или новые заботы не смогли стереть такую любовь.
– Князь, ни к чему Всеволоду свататься к Сигрид.
Владимир поморщился, ну чего вмешивается даже из монастыря?
– Помню, что королева старше, да ведь сам рвется.
Рогнеда покачала головой:
– Не в том беда, что старше, а в том, что откажет с позором. – Чуть помолчала и добавила: – Беда будет…
Такая тоска прозвучала в голосе матери, говорившей о сыне, что князь вздрогнул:
– Чуешь что?
Рогнеда кивнула, она и сама не могла бы объяснить, почему так ноет сердце по Всеволоду. Тут и Владимир стал сомневаться, кивнул:
– Еще поговорю с княжичем.
Рогнеде хотелось сказать, что зря предлагал такое, теперь будет тяжелее отказываться. А князь, все так же жадно вглядываясь в лицо любимой женщины, стал расспрашивать:
– Как ты живешь?
Рогнеда чуть улыбнулась:
– С Божьей помощью хорошо.
– Как монастырь, наставница?
– Слава Богу…
И все, точно и не было в их жизни жарких ночей, шестерых детей, безумной ревности, ссор и примирений…
Когда Рогнеда ушла, Анна устроила мужу допрос:
– Зачем приходила? Что она никак тебя в покое не оставит?!
– Да не беспокоит она меня! А приходила сказать, чтоб не отправлял Всеволода к Сигрид. Добром не кончится.
Анна пыталась сообразить, при чем здесь далекая свейская королева-вдова.
– А ей что?
Пришлось князю объяснять:
– Всеволода решил сватать за Сигрид.
– Ей-то что?! Она же в монастыре…
Владимир возмутился:
– Да ведь мать же!
Княгиня не нашлась сразу, что сказать, но позже, обдумав, вдруг стала советовать все же отправить сына Рогнеды к свеям. Женский ум хитер, Анна убеждала мужа не одна, позвала к себе княжича. Всеволод подивился, но пришел.
– Слышала, что отец хотел тебя к Сигрид сватать да передумал из-за матери?
Всеволод, которому уже давно рисовались картины большой власти, досадливо мотнул головой:
– Да, мать против.
– Да ведь она же в монастыре, что вмешивается в мирские дела?
Княжичу бы задуматься, отчего так радеет о нем чужая женщина, почему говорит против родной матери, но не стал. Снова загорелся мыслью, послушал мачеху, пошел к отцу говорить о сватовстве. Вдвоем с Анной они смогли убедить Владимира все же отправить сына к Сигрид, хотя теперь уже и у него сердце беду чуяло.
Князь позвал к себе Ярослава, молодой князь ожидал, что станет и ему искать невесту, но Владимир принялся расспрашивать:
– Каково тебе в Ростове? Блуд хорошо ли помогает?
Тот кивнул:
– Я без Блуда никуда. А в Ростове уже прижился, свыкся.
– Как там, волхвы не мешают? Почему не крестишь город?
– А кого крестить? Дружина, что со мной пришла, крещена еще в Киеве, а Сарск трогать нельзя. Это не Киев, их в Неро не загонишь. Там у волхвов сила, с ними ссориться негоже, не то и в Киев сбежать не успеешь… Пусть себе, Ростов все больше поднимается, бояре, что ко мне перебрались, тоже крестятся помаленьку, купцы крестятся… Остальные горожане понемногу в церковь ходить стали.
В голосе сына звучала такая спокойная мудрая уверенность, что отец поразился. Перед ним сидел повзрослевший настоящий князь, которому подвластны даже такие медвежьи углы, каким были мерянские земли.
Что мог ответить князь Владимир? Только кивнул согласно:
– Вам с Блудом виднее. Только не тяните все же с крещением, как бы вас волхвы не пересилили.
Ярослав пожал плечами, и было непонятно, согласен или нет. На его дальнейшем поведении такое наставление отца никак не сказалось, как жил себе в Ростове, так и продолжил, как правил, так и остался править. Но жизнь в Медвежьем углу все же была спокойной благодаря мудрому поведению князя Ярослава и его воеводы Блуда. До поры до времени…
* * *
Неожиданно в Киев нагрянул Олав Трюггвасон. Рассказал о своих делах, он уже стал королем Норвегии и даже успел крестить часть своих людей. Сам крестился после встречи с монахом-отшельником, который предсказал, что если примет крещение, то станет королем. Олав радовался:
– Я всегда верил, что стану королем своей страны! А теперь крещу и всех норвежцев!
Он уже не звал Владимира «отче», как раньше в Новгороде и даже в Киеве до ссоры, и разговаривал с ним скорее как с равным. Но Владимир был рад изменениям, произошедшим с его любимцем, хотя до подлинного христианского поведения было еще ой как далеко, Олав пока не собирался строить храмы в своей стране. Князь видел, что приемный сын не вполне понимает важность крещения и саму веру, но уповал на то, что все придет со временем.