Рабыня - читать онлайн книгу. Автор: Пьер Лоти cтр.№ 11

Воздух был насыщен тяжелыми, знойными испарениями, ароматом молоденьких растений.

Природа торопилась к свершению чуда плодоношения.

В первое время пребывания здесь Жан с неизменным отвращением смотрел на черное население: все африканцы казались ему похожими друг на друга, все были на одно лицо, сродни обезьяньей маске, он не смог бы отличить одного человека от другого.

Однако мало-помалу Жан привык к черным лицам и теперь при виде идущих мимо чернокожих девушек с серебряными браслетами находил одну безобразной, другую — хорошенькой, ту — изящной, а эту неуклюжей; негритянки, точно так же как и белые женщины, обрели в его глазах собственное лицо.

Июнь! Тут уж и впрямь пришла весна; но только африканская — торопливая, лихорадочная, с гнетущими душу грозами, напоенная резкими ароматами земли.

Вместе с ней в этот край возвращались бабочки, птицы, сама жизнь; колибри сменили свое серое оперение на ослепительно яркие краски лета.

Все зазеленело, словно по волшебству; покрывшиеся листвой деревья отбрасывали на влажную почву слабую, лишенную прохлады тень; буйно цветущие мимозы походили на огромные букеты с большими пушистыми кистями — розовыми или оранжевыми, в которых, распевая сладостные песни, прятались колибри; их тонкоголосый хор напоминал щебет ласточек, только, конечно, был потише; даже грузные баобабы оделись на несколько дней в наряд из свежей листвы нежного бледно-зеленого цвета… За городом земля покрылась необычными цветами, дикими злаками, дурманом с широкими душистыми чашечками; падавшие с неба ливни были горячими и пахучими; вечерами в высоких травах, появившихся лишь накануне, водили хоровод недолговечные фосфоресцирующие светлячки, похожие на искорки…

Природа так торопилась творить жизнь, что за неделю все и произвела на свет.

Каждый вечер Жан встречал на своем пути маленькую Фату с ее взъерошенной головой черного барашка. Волосы отрастали быстро — как трава, — скоро ловким парикмахершам будет над чем потрудиться.

Той весной справляли много свадеб. Часто с наступлением темноты, беспокойными июньскими ночами Жан встречал свадебные шествия, нескончаемыми фантастическими вереницами следовавшие по песку; участники торжества пели фальцетом и совсем не в такт хлопали в ладоши; обезьяньему хору вторили удары тамтама. Было в этих песнопениях и негритянском веселье что-то тягостно сладострастное и по-звериному чувственное.

Жан часто ходил в гости к своему другу Ньяору в Гет-н’-дар, и сцены домашней жизни народа волоф, жизни сообща, не оставляли его безучастным… Каким одиноким чувствовал он себя на этой проклятой земле, одиноким и потерянным!.. Спаги думал о той, кого любил чистой детской любовью, о Жанне Мери… Увы! Всего шесть месяцев, как он в Африке!.. Придется ждать еще целых четыре года, прежде чем они снова свидятся!.. Но достанет ли у него мужества и дальше жить одному; не потребуется ли ему вскоре кто-то, кто поможет скоротать время изгнания?.. Но кто?..

Может быть, Фату-гэй?.. Да полно!.. Какое надругательство над самим собой! Стать похожим на клиентов старой Вирджинии?!. Насиловать черных девочек! Жан обладал своего рода достоинством, безотчетным целомудрием, которое до сих пор хранило его от соблазнов извращенной чувственности; нет, никогда не сможет он пасть так низко.

Итак, Жан прогуливался каждый вечер, долго бродил по окрестностям… Грозовые ливни не прекращались… И день ото дня огромные зловонные болота со стоячей водой, насыщенные миазмами лихорадки, отвоевывали себе все больше места; страну песка покрывала теперь высокая травяная растительность… К исходу дня солнце как будто бледнело от избытка убийственной жары и тлетворных испарений… В час, когда желтое светило клонилось к закату и Жан оставался один посреди унылых топей, где все поражало воображение странной новизной, необъяснимая тоска охватывала вдруг его… Он обводил взглядом простиравшиеся до самого горизонта плоские дали, окутанные тяжелыми парами, и никак не мог взять в толк, что в окружающей природе было такого мрачного и противоестественного и почему до боли сжималось сердце?

Над пропитанными влагой злаковыми вились тучи стрекоз с большими, в черных крапинках, крыльями, а в высоких травах жалобно перекликались неведомые птицы… И над всем нависала извечная печаль земли Хама. ^[12]

В эти сумеречные весенние часы болота Африки исходили неописуемо горестной тоской; ни один человеческий язык не в силах выразить ее словами…

— Анамалис фобил! — напрягая все мускулы, вопили потные, с пылающими глазами гриоты ^[13] и били в тамтамы.

И все кругом, хлопая в ладоши, исступленно вторили им: Анамалис фобил! Анамалис фобил!.. — перевод подобных слов воспламенил бы эти страницы. — Анамалис фобил! То были первые слова, доминанта и припев сумасшедшей песни, исполненной пьянящего пыла и безудержной страсти, песни весенних барабанов…

Анамалис фобил! — это вопль необузданного желания, распалившейся на солнце черной силы и знойной истерии… аллилуйя негритянской любви, гимн обольщения, к которому присоединяется сама природа — земля, воздух, растения, ароматы!

Под звуки вечерних барабанов юноши соединялись с девушками, только что торжественно облачившимися во взрослый наряд, и в безумном ритме, в бешеном темпе все вместе распевали, танцуя на песке: Анамалис фобил!

Анамалис фобил! — набухшие молочно-белые почки баобаба распустились все до одной, став нежными листиками!

И Жан почувствовал, как негритянская весна горячит ему кровь и всепожирающим ядом бежит по венам… Обновление окружающей жизни раздражало его, ведь она была чужой для него: закипавшая у мужчин кровь была черной; бродивший в растениях сок был отравлен; ароматы цветов таили опасность, а зверей распирало от яда…

Это странное и страшное обновление Жан почувствовал и на себе. Охватившее двадцатидвухлетнего юношу лихорадочное, испепеляющее возбуждение грозило погибелью.

Анамалис фобил!.. Как быстро проходит весна!.. Не успел кончиться июнь, а уже нечем стало дышать из-за невыносимой, гнетущей жары, листья пожелтели, растения увяли, перезрелые злаки просыпали свои зерна на землю…

Анамалис фобил!.. Бывают в жарких странах плоды терпкие, горькие, вроде сенегальских гуру; отвратительные на наших широтах, под нашими бледными небесами, там они кажутся порой замечательно вкусными, просто чудесными, ведь ими вполне можно утолить жажду или облегчить боль. Таково было и это маленькое создание с курчавой головой черного барашка и мраморным рельефом плоти — сочный суданский плод, стремительно созревший под воздействием тропической весны, набухший ядовитыми соками, переполненный нездоровыми, лихорадочными, неведомыми вожделениями… Блестящие эмалевые глаза Фату уже знали, о чем молят Жана, и все-таки опускались перед ним с детской робостью и стыдливостью.