А когда совсем невмоготу стало, будто случайно прижалась к барину всем телом прямо в конюшне, да и замерла так, чтоб он тоже прочувствовал. Уже почти месяц без жены он жил к тому времени, Варя знала, что мужик так долго не может. Лицо подняла да губ его коснулась, вроде как и не поцеловала вовсе. И он не выдержал… Что-то прорвалось в нем, сметя все запреты, в рот ее впился, сжал всю, торопясь познать руками юное тело под простым сарафаном. А под ним-то ничего и не было, она ж не благородная барышня панталоны носить! Горячая рука, как нырнула под подол, да так там и осталась, то поглаживая, то сжимая…
Прямо там, на копне сена, все и случилось. Варя думала, больнее будет в первый раз-то, но уж так ей хотелось впустить барина в себя, что и боли особой не почуяла. Так, заныло потом внизу живота, да вскоре и прошло. А кровь он с нее сам кружевным платком отер, да так нежно, так заботливо, как и мать родная с Варей никогда не обращалась…
И она поняла, что жизни ей теперь не будет без красивого барина. Дороже матери с отцом он ей стал за один час, дороже чести девичьей, которую отдала ему, не раздумывая. А на ночь Владимир Иванович увел ее к себе в спальню и велел остаться до утра. Слугам приказал воды нагреть, потом отослал всех да, как ребеночка, вымыл Вареньку в большом корыте. Потом в простыню завернул, да перенес на большую кровать под белым балдахином. На супружескую постель положил ее… А свечу не загасил, смотреть хотел на нее, любоваться. Да и ей в радость было его лицо видеть.
Да так заласкал ее барин, что Варя удивлялась наутро, как жива осталась? Столько любовной страсти она и представить-то не могла, не то что действительно пережить! Да она до сих пор и так уж строга к парням была, что даже матушка ей выговаривала, мол, в жизни тебя никто замуж не возьмет, дикую такую. А вот нашелся же единственный, ненаглядный! Самый красивый, самый благородный, самый нежный…
Варя готова была его всю ночь целовать, все его тело, ничего не стеснялась, будто все запреты из нее с первой кровью вытекли. И он тоже ее всю зацеловал, заставляя то пронзительно вскрикивать, то постанывать от наслаждения. Ночь пронеслась одним вихрем, от которого в голове мутилось, а в теле все сжималось и растекалось сладостью. Пятнадцать годков на свете прожила, а что такое счастье бывает, и не знала. Хотя не раз видела, как отец на матушку наваливается ночами, да покряхтывают они потихоньку, только никакой красоты в этом Варя не видела. И не верилось, что они также счастливы бывают в такие минуты…
А ее счастье с той поры каждую ночь повторялось. Но без зова барина она ни разу не приходила. Иногда Владимир Иванович будто забывал о ней, не хотел видеть. Потом уж Варя заприметила, что это случается именно после того, как он днем письмо от графини Елены Павловны получит. Хмурый он делался после этого, и на Варю вовсе не глядел. Видать, совесть его мучила. Только она уж знала: пара дней пройдет, и барину снова невмоготу станет без ее жарких ласк, без нежности ее бездонной. Ему больно нравилось, когда Варенька свои темные, густые волосы распускала и сверху на него садилась, чтоб он всю ее видел. Груди ее в его ладони опускались, согнутые колени сжимали его тело, она двигалась легко, будто танец любви исполняла.
Он раз обмолвился:
— За все годы так и не уговорил жену поменять позу. Великосветская стыдливость только губит любовь…
Но что барин свою жену любит, Варенька имела случай убедиться. Как-то увидела невзначай, как Владимир Иванович с миниатюрным портретом графини разговаривал, шептал ей что-то, а потом губами к овалу прижался. И сидел так долго, закрыв глаза, и покачивался как-то странно…
В тот момент у Вареньки впервые заныло сердце: «Что ж со мной-то будет?» Она ушла за деревню и долго бродила там, пытаясь свою тоску развеять, да запела, как часто бывало, во весь голос. А барин возьми да услышь! Прискакал к ней на том самом вороном жеребце Черныше, подхватил на руки:
— Какой у тебя, оказывается, чудный голос! Да равных тебе певиц, пожалуй, и в Петербурге не найдется. Какая чистота, какой диапазон, просто поразительно! Да тебе нужно всерьез учиться вокалу, что ты делаешь в этой глуши? Надо забрать тебя в столицу да выучить как следует. Грех такому таланту пропадать!
И он еще не раз заговаривал об этом, просил ее спеть и снова восхищался. Только вскоре Варенька обнаружила, что понесла, да так испугалась, что кинулась к барину, прежде чем матери, в ноги. Владимир Иванович весь побледнел и на какое-то время дара речи лишился. Потом пробормотал что-то вроде: «Дурак… Этого же следовало ожидать». Но ей сказал, правда, не очень уверенно:
— Ты не волнуйся, Варенька, бедная ты моя девочка, мы что-нибудь придумаем.
Но ласки его с того дня стали еще смелее, будто он решил, что теперь уж и вовсе бояться нечего. А вот Варе, наоборот, порой тошно делалось, и не оттого, что ребеночек внутри рос, а больше от страха, что скоро все кончится. Как только живот у нее расти начнет, так отец ее вожжами отстегает да за какого-нибудь Федьку-дурачка замуж спихнет, от позора подальше. Так у них не впервой в деревне случалось… Барин-то ее в жены не возьмет, это ж яснее ясно.
Только Варенька на это и не рассчитывала. Вообще ни о чем плохом не думала, кроме хорошего. Отдалась своей первой любви целиком, кинулась в нее, очертя голову. И счастливее, чем она, не было никого на свете! Если б только хоть чуть-чуть остереглась… Если б графиня не вернулась так внезапно…
Обернувшись, Варя увидела, что Елена Павловна следит за ней все тем же нехорошим взглядом, который заставлял ее всю сжиматься от страха. То ли убить ее замыслила графиня, то ли как-то иначе со свету сжить… А что доброго может быть на уме у женщины, которая своего мужа родного в постели с другой застала? Варе графиню и жаль было, и стыдно перед ней, да только все одно она и сама на нее как на врага смотрела. Только вся сила на стороне Елены Павловны, все крепостные в ее власти. Захочет — продаст такому злющему барину, что Варе свет не мил станет.
Петровские-то своих крестьян никогда не обижали, их за то все любили и вечно нахваливали перед другими. Тот же их сосед, Трипольский, когда наезжал в свое имение, первым делом порку прямо во дворе устраивал. Всегда находились виноватые… И девок он, говорили, прямо силой брал… Хотя видный такой, ему, поди, и так ни одна не отказала. Да, видать, любил он больно другим делать… Вон Елена Павловна от него сама не своя выскочила! Хотела Варя ее упредить, да решила помалкивать: не ее это ума дело. Кто знает, зачем графиня к соседу своему поехала? Может, дело какое, а она ей начнет про насильничанье рассказывать…
Варя отвела глаза. Красивая графиня-то… Еще лучше, чем на том портрете, что Владимир Иванович целовал, тоскуя. А что на Варю волком смотрит, так это понятно. Зато Глашке своей вовсю улыбается да переговаривается о чем-то. Другие слуги барыню всегда хвалили: хоть и держит марку, вольностей не позволяет, но зазря никого не обидит. Да и то верно, чего графине с крепостными дружбу водить? Не ровня, чай…
— Варя, вернись, пора ехать! — окликнула ее Елена Павловна.
Графине уже невмоготу было смотреть, как хороша эта юная девушка, какой свет от нее исходит, как от тех белых стволов, которые Варя обвивала руками. Лучше затолкать ее в темный угол кареты, а самой отвернуться к окну. И все-таки попытаться понять: хочет ли она того, что задумала, или это всего лишь глупая блажь?