Лето придёт во сне. Часть 1. Приют - читать онлайн книгу. Автор: Елизавета Сагирова cтр.№ 7

Но случилось другое.

Когда Яринке исполнилось восемь лет, мама вдруг расцвела. Нет, она по-прежнему одевалась серо и неброско, трудилась по дому, и продолжала молчать. Но глаза её заблестели, щёки зарумянились, а походка стала лёгкой и пружинистой. И иногда, за рутинными делами, она, забывшись, улыбалась мечтательной отсутствующей улыбкой. Глядя на маму, Яринка радовалась, и думала, что она так изменилась, потому что скоро они, как и мечтали, уедут далеко-далеко. Вдвоём уедут от этих тесных пропитанных безнадёжностью комнат, и от вечно раздраженного отца.

Но вместо этого, однажды, когда мамы не было дома, к отцу заявились двое полицейских, и сообщили, что его жена арестована за прелюбодеяние.

Больше мама домой не вернулась. Той же ночью, в камере, она разорвала на полосы свое платье, связала их в одну веревку, и повесилась на решётке.

Каким-то образом перед этим ей удалось уговорить одного из полицейских передать её дочери письмо, и просто чудом Яринка завладела им раньше отца. Письмо оказалось коротким, и написанным так неразборчиво, что ей пришлось потратить немало времени на чтение. Писала ли мама так нарочно, чтобы никто кроме Яринки не сумел прочесть, или просто очень торопилась, было уже не узнать. Скорее всего, первое, потому что написаны были в письме такие вещи, за которые маме, не покончи она с собой, грозил бы второй срок.

Отец же еще накануне, после прихода полицейских и известия об измене жены, пришёл в такое бешенство, что поломал, растоптал и выбросил все её вещи. И остался у Яринки на память о маме только сложенный вчетверо лист с неразборчивыми каракулями. Яринка спрятала его в щель под подоконником и перечитывала при каждой возможности, пока не выучила наизусть.

И вовремя. Через несколько дней после похорон мамы, Яринку забрали в коррекционный приют прямо из школы, чуть позже её немногочисленные вещи отец отправил туда же, и дома она больше не была. Отца с тех пор тоже не видела. Он воспользовался законным правом вычеркнуть из своей жизни ребёнка блудной женщины. То, что Яринка в той же степени являлась и его ребёнком, значения уже не имело – отец ни разу не пришёл к ней, ничего не передал, и не позвонил.

И если подумать, то спасибо ему за это. Потому что, если мне смириться с новой жизнью помогла надежда увидеть родителей, то Яринка держалась за ненависть к отцу. Поначалу она отказывалась принимать местные распорядки, устраивала голодовки, прогуливала школу и воскресные службы, несколько раз была порота, но это только сделало её совсем неуправляемой. Решив, что наказать сильнее её уже не смогут, Яринка докатилась до оскорблений взрослых и плевков в церкви, за что снова получала розги. Неизвестно, сколько ещё продолжалось бы её вращение в этом замкнутом кругу, не окажись после очередной экзекуции рядом с ней сестра Марья.

Обрабатывая вспухшие красные полосы на коже плачущей девочки, она тихонько сказала:

– Если ты не перестанешь так себя вести, то когда тебе исполнится четырнадцать лет, тебя отправят в колонию для несовершеннолетних преступников. А девочку, побывавшую там, никто не возьмёт замуж. А главное – тебя, как носительницу плохой наследственности, лишат права рожать детей и стерилизуют.

Не сказать, чтобы Яринку это напугало, о чем она не замедлила сообщить сквозь всхлипы, добавив, где именно видела колонию, будущего мужа, и саму сестру Марью. Та не обиделась, но наклонилась к Яринке ещё ниже и вкрадчиво шепнула:

– Но тогда ты и в столицу никогда не сможешь вернуться, тебе разрешат жить только за сто первым километром. А ты ведь когда-нибудь захочешь встретиться со своим отцом, правда?

От неожиданности у Яринки остановились слёзы. Позже она поняла, что прожившая столько лет в приюте сестра Марья повидала много по разным причинам попавших сюда детей, и прекрасно знала, о чём единственном сейчас может мечтать потерявшая всё, осиротевшая, и избитая девочка. Знала, и использовала это, как способ обуздать мою подругу.

Убить отца. Вырасти, выйти из приюта, найти и убить отца – вот что стало тем, что заставило её, как и меня в своё время, слушаться и хорошо себя вести. Яринка изменила линию поведения, извинилась перед учителями и воспитателями, даже сходила в церковь на исповедь.

И сейчас она ничем не отличалась от любой воспитанницы приюта, – молчаливая, усердная на занятиях, лишний раз не поднимающая глаз. И только я знала настоящую Яринку – дерзкую, непокорную и бесстрашную.

Подруга разделила мои волосы на пробор, и, подождав пока я заплету обе косички и встану, плюхнулась на моё место, подавая через плечо расчёску. Шевелюра моей подруги имела тот редкий солнечно-медный цвет, за который, как нам рассказывали на уроках истории, в старину сжигали на кострах. Поэтому, а ещё потому что глаза Яринки сверкали изумрудной зеленью, пухлые губы и правильные черты лица говорили о том, что вырастет она красавицей, – некоторые девочки за глаза называли её ведьмой. Что Яринку совершенно не смущало, и, кажется, даже радовало.

Я с наслаждением запустила пальцы в густые, блестящие локоны подруги. Мои собственные волосы, хоть и более длинные, были скучны, как пасмурный день. Такие же серые и невзрачные, абсолютно прямые, без малейшей игривой волны, они уныло свисали по плечам и спине. А заплетенные в косички выглядели, как два мышиных хвостика. Я вообще походила на мышь. Даже папа часто окликал меня «Мышка!». Он говорил, – это потому, что я маленькая и шустрая, но подозреваю, внешность тоже имелась в виду, учитывая мои под стать волосам серые глаза и худое заострённое личико. Вряд ли жизнь в коррекционном приюте прибавила мне очарования, так что рядом с Яринкой я смотрелась, как горстка пепла на фоне пламени.

Но, честно говоря, меня это не беспокоило. Я была ещё не в том возрасте, чтобы переживать из-за внешних данных. Скорее радовалась, что на меня меньше обращают внимания, и я, действительно, как мышка, могу незамеченной проскользнуть мимо учителей и воспитателей, в то время как Яринка неизменно цепляла их взгляды, и вызывала придирки.

Пока я аккуратно разделяла на пробор роскошные Яринкины пряди, она нетерпеливо болтала ногами, и косилась на наших соседок по дортуару, которые так же помогали друг другу с причёской. Это была наша давняя игра – кто быстрее закончит. Мне она, правда, уже надоела, но Яринка ревностно следила, чтобы я и она всегда заплетались первыми. И у нас это обычно получалось, но подозреваю, не потому, что мы преуспели в парикмахерском искусстве. Просто у наших противниц волосы были не в пример длиннее наших – ниже пояса. Мои же доставали только до середины спины, Яринкины вообще едва прикрывали плечи. Объяснялось это просто, у нас в Маслятах длинные волосы не приветствовались, уход за ними отнимал слишком много времени, а оно всегда требовалось на что-то более важное. И если взрослые девушки и женщины ещё старались как-то с этим справляться, то детям было и вовсе ни к чему. Поэтому я никогда не носила волосы ниже плеч, и только здесь, в приюте, они начали отрастать. А Яринка сама их время от времени подрезала, хоть это и было запрещено.

Но наши соседки – совсем другое дело. Не смотря на то, что с ними судьба обошлась не намного лучше, чем с нами, они не утратили веру в правильность всего, чему нас учили. Обе находились в приюте с пяти лет, с того возраста, в котором осиротевших детей распределяли из дома малютки по приютам и интернатам.