— Ивушкин, слышишь? Это, наверно, зовет лосенок! Жалобный голосок опять позвал: "Ма-ма!"
— Ивушкин, он там, голос слышится со стороны молодого дубнячка. Скорее!
Ивушкин сел верхом, и они поскакали в том направлении, откуда доносился голос.
За дубовым молодняком оказалась небольшая поляна. Вся она была покрыта белыми цветами, похожими на ветреницу, которая в Высокове цветет, едва стает снег. А на этой поляне, опутанный сетью, сплетенной из крепкой болотной травы, лежал лосенок.
— Люсик! — крикнул Ивушкин, спрыгивая с Лушиной спины и подбегая к нему.
Лосенок плакал.
Луша стала зубами раздирать крепчайшую сеть, Ивушкин ей, как мог, помогал, пытаясь распутывать узлы.
До чего крепка была эта сеть! Видно, Гагана ее сама сплела. Чего только не сплетешь, имея железные когти, медный клюв и жестокое сердце!
Сеть с трудом начала поддаваться. Они так были заняты делом, что не заметили, как над ними нависла черная зловещая тень.
Это была черная птица Гагана!
— Как смеете вы, кто бы вы ни были, прикасаться к моему добру! закричала она страшным резким и хриплым голосом. — Берегитесь!
Со всех сторон ей отозвалось пугающее эхо. Возле Ивушкина сверкнули острые железные когти на вытянутых огромных лапах, зловещим пламенем полыхнул медный клюв.
Она с налету впилась бы, наверное, Ивушкину в спину, но верная Луша успела ее оттолкнуть, и птица только дернула Лушу за гриву, отлетела, сделала над ними круг и снова устремилась к Ивушкину, Луша опять ее опередила, загородила мальчика от птицы и уже ждала, что острые когти вот сейчас разорвут ей бок. Она замерла, готовая проститься с жизнью, но только защитить Ивушкина. Но сзади кто-то — ей не было видно кто — закричал:
— Дуй, я тебе приказываю! Дуй изо всех сил, скорее!
И действительно, налетел порыв сильнейшего ветра. Луша едва удержалась на ногах. Она оглянулась. На поляне стоял добрый, хороший Вихроний, а рядом с ним — Развигор, весь напрягшись, дул изо всех сил, и было видно, как ему, прохладному ветерку, трудно и несвойственно делаться ураганным ветром.
Птица Гагана взмыла в небо и, прежде чем скрыться из виду, крикнула:
— Я еще с тобою посчитаюсь, Развигор!
И когда все немного успокоилось, выяснилось, как было дело.
Развигор похвастался Вихронию, какое у него было смешное приключение с тикающим мальчиком и с лошадью и как они собрались к Гагане на поиски пропавшего лосенка.
И добрый Вихроний в первый и (скажем, потому что знаем) в последний раз оставил волшебные ворота без присмотра и кинулся на помощь своим новым друзьям. Он-то знал, чем может кончиться встреча с Гаганой. Он и Развигора притащил с собой, потому что ему одному было не одолеть зловещую птицу.
Все вместе, торопясь, стали высвобождать из сети насмерть перепуганного лосенка. Он встал на ослабевшие ножки, еще не понимая, что он свободен, что ему больше не грозит эта страшная птица.
— Мама! — позвал он.
Но мама была далеко.
Что-то в этот момент маленькой иголочкой кольнуло Ивушкина. А как там его мама? Тревожится? Сердится? Как там все дома?
Развигор подлетел к Луше, но она смотрела куда-то вбок. Даже то, что он помог им прогнать страшную Гагану, Лушу с ним не примирило.
Луша верила в надежную дружбу, в обещания, которые не нарушаются, в слова, которые и значат то, что они значат, а не фу-фу, сейчас так, а чуть погодя — этак.
— Вам больше нечего бояться. Я прогнал злую птицу, — сказал Развигор.
— Ивушкин, — сказала Луша, точно Развигор ничего не произнес, Ивушкин, отряхнись, ты что-то очень запылился.
Вихроний заулыбался. Луша обернулась к нему.
— Спасибо, Вихроний, — сказала она. — Эта птица убила бы нас, наверно, если б ты не подоспел.
— Мы с Развигором, — уточнил Вихроний.
— Ну, да, да. Конечно, — сказала Луша холодно.
— Мне надо спешить назад, — заторопился Вихроний.
— А нам-то как быть дальше? — спросил Ивушкин, который еще не очень-то пришел в себя после пережитого страха.
— Люсика я провожу, — сказал Вихроний. — И вам надо отсюда скорее уходить. Гагана может прилететь обратно. Поторопитесь.
— Вихроний, но мы уж совсем теперь сбились и не знаем, куда нам идти, — жалобно пролепетал Ивушкин.
— Может быть, я провожу и помогу? — сказал Развигор, но в голосе у него не было уверенности. Ему уже хотелось взвиться в небо, полетать свободно, повеселиться. Он устал от серьезности. Подумать только пришлось быть ураганом! После такого дела ему нужен был отдых и развлечения.
— Спасибо, не надо, — сказала Луша. — Только скажи, Вихроний, куда нам идти.
— Верней всего вас теперь поведет к сестре Летнице веселый мак.
— Веселый? Мак? — удивились Луша и Ивушкин.
— Да, — подтвердил Вихроний. — Вы сейчас ступайте к Макосейке. Попросите у него мак. Он даст. Он добрый.
— Видишь, Ивушкин, — успокоительно сказала Луша. — Мак приведет нас к сестре Летнице. И она нас научит, как сделать, чтобы меня тоже взяли в город. И нам не надо будет расставаться.
— Расставаться не надо. Расставаться — это очень грустно, вступил вдруг в разговор маленький Люсик.
— Хорошо тебе говорить, — пробормотал Ивушкин. — Они переезжают, а Луша должна оставаться, да?
— Это неправильно, Ивушкин, — сказала Луша. — Неправильно.
— Что неправильно?
— Неправильно говорить — "они".
— Почему это?
— Потому что они — это все остальные. А папа и мама- это всегда папа и мама. Не надо говорить про них "они", это им обидно.
— А чего мы вообще с тобой здесь! — вдруг обозлился Ивушкин. Давай я поеду в город, а ты оставайся в Высокове ничьей лошадью и погибай. Так, что ли?
— Нет, не так, Ивушкин. Но все равно. Никогда не говори "они". Это им обидно.
В глубине души Ивушкин и сам это понимал. Только он никак не мог примириться с тем, что папа и мама, не поговорив с ним, все без него решили про Лушу. И так неправильно, так печально решили!
— Не ссорьтесь, — ласково сказал Вихрений. — Лучше послушайте, что я вам скажу. Если вы пойдете опушкой дубовой рощи, то увидите там высокий пень. А от него — как ото всего здесь — две тени: одна от месяца, одна — от солнышка. Идите в том направлении, какое вам укажет тень от месяца. И дойдите вы до можжевеловой гряды. Там тянется полосой драчливый можжевеловый лес. Через него трудновато пройти, но вы постарайтесь. За этим лесом как раз и живет Макосейка. А теперь- в путь. Пошли, Люсик, дурашка!