Макнитт. Этот тоже не станет говорить.
Фарроу. И нам следует взять с него пример. Тишина. Поняли? Ти-ши-на. Не отвечайте ни на какие вопросы в студии и за ее пределами. И забудьте о том, что читали сегодняшние утренние газеты.
Зальцер. Главное, чтоб газеты молчали о нас.
Фарроу. Пока еще о нас ничего особенного не написали. Кроме сплетен и пустой болтовни.
Клер. Но шум идет уже по всему городу! Намеки, шепотки, вопросы… Если бы в этом был хоть какой-то смысл, я бы подумала, что кто-то специально распустил этот слух.
Фарроу. Лично я ни на минуту не верю всей этой брехне. Но тем не менее хотел бы выслушать все, что вам может быть известно. Как я понимаю, никто из вас не видел мисс Гонду со вчерашнего дня?
Все дружно пожимают плечами и качают головами.
Зальцер. Уж если газетчики не могут найти, то мы тем более.
Фарроу. Упоминала ли она при ком-нибудь из вас, что собиралась вчера вечером ужинать в обществе Грантона Сэйерса?
Клер. А когда и кому она что-нибудь говорит о себе?
Фарроу. А при последней встрече не заметили ли вы чего-нибудь необычного в ее поведении?
Клер. Я…
Макнитт. Я, я заметил! А что, тогда мне это показалось дьявольски смешно. Вчера утром, вот когда это было. Я подъехал к ее дому у моря, а она там носится между скал на моторной лодке. Я думал, меня инфаркт хватит, когда увидел!
Зальцер. Боже мой! Это противоречит контракту!
Макнитт. Что? Что у меня может случиться инфаркт?
Зальцер. При чем здесь ты! Гонда не должна водить моторку!
Макнитт. Попробуй запрети ей! Потом вылезла вся мокрая на скалу. Я ей говорю: «Эдак ты когда-нибудь убьешься», а она смотрит прямо на меня и отвечает: «Меня это не волнует. И всех остальных тоже».
Фарроу. Так и сказала?
Макнитт. Именно так. «Слушай, – говорю я ей, – мне наплевать, если ты сломаешь шею, но ты же подхватишь воспаление легких прямо посреди съемок моей очередной картины». А она посмотрела на меня с таким, знаете, своим выражением и говорит: «А может, и не будет никакой очередной картины». И пошла прямо в свой дом, а меня туда ее проклятый лакей не пустил.
Фарроу. Так и сказала? Вчера?
Макнитт. Именно так, мерзавка проклятая! Да я никогда и не хотел ее снимать! Да я…
Телефон звонит.
Фарроу (хватая трубку). Да?.. Кто-о? Какие такие Голдштейн и Голдштейн? (Взрываясь.) Скажите им, чтобы шли к черту!.. Постойте! Скажите, мисс Гонда не нуждается ни в каких адвокатах! Скажите, что вы понятия не имеете, с какого бодуна они вообразили, что она в них нуждается! (В ярости швыряет трубку.)
Зальцер. Господи! Зачем мы вообще подписали с ней контракт! Одна головная боль с первого дня ее появления на съемочной площадке!
Фарроу. Сол! Ты забываешься: в конце концов она – наша главная звезда!
Зальцер. А где мы ее откопали? В водосточной канаве! В водосточной канаве, на венской окраине! И что теперь имеем за свои хлопоты? Какую благодарность?
Клер. Практичности, вот чего ей не хватает! Знаете ли, никаких возвышенных чувств. Вообще никаких! Никакого чувства товарищества. Честно говоря, не понимаю, что все вы в ней нашли!
Зальцер. По пять миллионов баксов чистой прибыли за каждую картину – вот что нашел я!
Клер. Понять не могу, как это ей удается. Она же совершенно бессердечная. Вчера я ездила к ней после обеда обсудить сценарий. И что толку? Она не согласилась вставить младенца или собачку, как я хотела. Собаки такие человечные. Вы же знаете, все мы, в сущности, братья и…
Зальцер. Пимоллер права. Что-то в этом есть.
Клер. И к тому же… (Вдруг замолкает.) Подождите! Смешно! Как я раньше не подумала. Она упомянула об ужине.
Фарроу (с нетерпением). Что она сказала?
Клер. Она просто встала и вышла из комнаты, объявив, что ей-де надо переодеться. А потом добавила: «Сегодня вечером я ужинаю в Санта-Барбаре. Не люблю благотворительных миссий».
Зальцер. Боже мой, и что она хотела этим сказать?
Клер. А кто вообще может понять, что она имеет в виду? Так что я не смогла ей возразить, ну, не смогла! Только спросила: «Мисс Гонда, вы действительно считаете, что вы действительно лучше всех на свете?» И, как вы думаете, что она имела наглость ответить? «Да, – сказала. – Я так думаю. Но мне не хотелось бы иметь оснований для подобных мыслей».
Фарроу. Почему же вы раньше не сказали мне этого?
Клер. Забыла. Я действительно не знала, что у нее есть что-то с Грантоном Сэйерсом.
Макнитт. Старая история. Я думал, что она давно с ним порвала.
Клер. Ему-то что от нее надо было?
Фарроу. Но это же Грантон Сэйерс, вы же его знаете. Набитый дурак. Три года назад стоил пятьдесят миллионов. А сейчас, кто знает? Может, пятьдесят тысяч долларов, а может, и всего пятьдесят центов. Однако в саду хрустальный бассейн и греческий храм…
Клер. И Кей Гонда.
Фарроу. Ах да, и Кей Гонда. Дорогая игрушка или произведение искусства, это как посмотреть. Кей Гонда, какой она была два года назад. Но не сейчас. Мне известно, что до вчерашнего ужина в Санта-Барбаре она не встречалась с Сэйерсом больше года.
Клер. Они поссорились?
Фарроу. Нет. Не ссорились. Насколько я знаю, этот дурак трижды делал ей предложение. Она могла заполучить его целиком и полностью с греческими храмами, нефтяными скважинами и всем прочим в любую минуту – нужно было только глазом моргнуть.
Клер. Но, может быть, сейчас у нее возникли какие-то неприятности?
Фарроу. Да нет, никаких. Знаете ли, она должна была сегодня подписать с нами новый контракт. И клятвенно обещала быть здесь в пять, но…
Зальцер (внезапно хватается за голову). Тони! Контракт!
Фарроу. Что контракт?
Зальцер. Может быть, она передумала и решила закончить карьеру.
Клер. Это только поза, мистер Зальцер, поза. Она так заявляет после каждой картины.
Зальцер. Да ну? Посмотрел бы на то, как вы повеселились бы, если бы вам пришлось, как нам, два месяца ползать за ней на коленях. «С меня довольно, говорит, кому нужен этот фильм, говорит…» Так что, пять миллионов прибыли с кинокартины никому не нужны?! «Разве он стоит трудов?» Ха! Мы ей предлагаем двадцать тысяч в неделю, а она не знает, стоит ли ей трудиться!