Европа. Борьба за господство - читать онлайн книгу. Автор: Брендан Симмс cтр.№ 132

Республиканские интернационалисты, возглавлявшие американскую внешнюю политику, теперь пытались стабилизировать ситуацию с помощью стратегии экономического вмешательства. В начале апреля 1924 года администрация предложила Европе план, составленный банкиром Чарльзом Дауэсом; этот план предполагал облегчение бремени репараций за счет пересмотра графика платежей, чтобы рейх мог воспользоваться американскими кредитами и тем самым спровоцировать европейский экономический бум, от которого выиграют все. Это должно было положить конец бесплодным стратегическим играм с нулевой суммой в послевоенный период. Причем американцы отнюдь не собирались доминировать в Европе. В июне 1924 года Чарльз Эванс Хьюз, государственный секретарь США по международным вопросам, от лица многих сограждан отрекся от желания стать «мировым жандармом». Также политика США не предполагала установления экономической зависимости немецкого государства от Америки. Когда видный рурский промышленник Гуго Стиннес попросил американского посла в Берлине поддержать правых путчистов, вдохновленных Муссолини, против республики в конце сентября 1923 года, Вашингтон в ужасе отказался. Ничто, по мнению американской администрации, не сулило больше шансов на успех коммунистической революции, чем поддержка государственного переворота, затеянного консерваторами. Вместо этого республиканские интернационалисты предпринимали усилия по созданию в Германии жизнеспособного демократического государства, которое будет достаточно сильным, чтобы обеспечивать стабильность Центральной Европе и отпугнуть большевиков. Они хотели не контролировать Европу, но помешать континенту в целом и немецкому милитаризму в частности вновь поставить мир под угрозу.

Год спустя Чемберлен, Бриан и Штреземанн подписали в Локарно соглашение; пакт о ненападении между Парижем, Берлином и Брюсселем, подписанный в октябре 1925 года, гарантировался Лондоном и Римом. Германия признавала текущее положение в Европе и обязывалась не претендовать на Эльзас-Лотарингию. Взамен Германию допускали в Лигу Наций как равноправного члена, хотя и без обязательства участвовать в любых коллективных военных действиях против Советского Союза. Чтобы обезопасить страну, Штреземанн заключил в конце апреля 1926 года договор с СССР. Вместе с планом Дауэса эти меры представляли собой попытку уладить проблему немецкого реваншизма и надежно обеспечить стабильность на континенте. Новый дух сотрудничества прославляли повсюду, именно поэтому Нобелевская премия мира была присуждена двум его «архитекторам», Бриану и Штреземанну. В Локарно Бриан анонсировал «европейские переговоры» – «on a parle européen». ^[996] Правда, соглашение соблюдалось лишь на западе; Великобритания отказалась распространить свои гарантии Франции и Бельгии на Восточную и Центральную Европу. «Ни одно британское правительство, – заявил Чемберлен, заставив вспомнить о Бисмарке, – не рискнет ни одним британским гренадером» ради защиты Польши. Действительно, Германия демонстративно отвергала все пожелания маркировать свою границу с Польшей и Чехословакией, как бы сигнализируя о своем намерении добиваться пересмотра этих границ в ближайшем будущем. Только время могло показать, так ли крепок мир в Европе, как мечталось участникам переговоров в Локарно. Посол США в Лондоне, например, выражал недовольство придумыванием различных категорий границ и предсказывал, что они «попросту фиксируют точку, где начнется следующая большая война», то есть польско-немецкую границу. ^[997]

План Дауэса и Локарнское соглашение определяли европейскую внешнюю и внутреннюю политику до конца десятилетия. В Германии Штреземанн добился одобрения обоих документов от рейхстага, но правая оппозиция обвинила его в пренебрежении национальными интересами ради Антанты и американских и еврейских финансистов; коммунисты же заявили, что он отдал страну в рабство международному капиталу. В этом контексте манифест Адольфа Гитлера «Mein Kampf» – «Моя борьба» – изображал международную политику как борьбу за пространство, которое является «главной опорой… политической власти». По Гитлеру, Германскому рейху угрожала опасность оказаться «незначительным» в тени гигантских по площади Советского Союза, Китая, Соединенных Штатов Америки, Франции и Британской империи. «Все они являются пространственными образованиями и по площади более чем в десять раз превосходят нынешний Германский рейх». Более того, Гитлер утверждал, что «с сугубо территориальной точки зрения, площадь Германского рейха поистине ничтожна в сравнении с так называемыми мировыми державами». Поэтому Гитлер отвергал призывы к восстановлению границ 1914 года как «политический абсурд, [поскольку] границы рейха в 1914 году определялись вовсе не логикой. В действительности они не были разумными, ибо не охватывали всех людей немецкой национальности и не представлялись целесообразными с военных позиций». Восстановить рейх в этих границах означает вернуть Германию в то невыносимое положение, в каком она пребывала до мировой войны, окруженная территориально со всех сторон.

Решение, полагал Гитлер, состоит в «создании здорового, практичного, естественного соотношения между населением и ростом численности нации с одной стороны и количеством и качеством его почвы с другой стороны». Германия, ведомая национал-социалистической партией, должна стремиться к устранению диспропорции между нашим населением и нашей территорией». Отсюда следовало, что «земля и почва» на востоке, на территории «России и ее вассальных государств» – то есть на территории СССР – должна стать «целью [немецкой] внешней политики». Именно там Германия приобретет необходимое Lebensraum, ^[998] чтобы конкурировать с обширными пространствами своих глобальных соперников. Гитлер также охарактеризовал внутренние предпосылки этой космической борьбы за жизненное пространство: потребность объединить народ (Volk) в проекте нового национального самоутверждения, в особенности посредством изоляции «вредных» элементов, которые портят и разлагают людей. Здесь Гитлер прежде всего подразумевал евреев, которых он воспринимал как внутреннюю угрозу чистоте расы и как «кукловодов», что скрываются за международным коммунистическим и плутократическим заговором против Германии. Для Гитлера, даже в большей степени, чем для большинства немцев, внешняя и внутренняя политика были переплетены неразрывно. ^[999]

Советский Союз и Польша тоже были обеспокоены планом Дауэса и соглашением в Локарно. Из Москвы сближение главных европейских держав виделось заговором против СССР. Тем временем ситуация в Центральной Европе стремительно ухудшалась. В особенности Советский Союз опасался, как сформулировала газета «Известия» в мае 1925 года, что «выбор Германией откровенно прозападной ориентации и ее вступление в Лигу Наций объективно приведут к ослаблению дружеских отношений между Германией и Советской республикой». ^[1000] Все это укрепляло позиции Сталина внутри советской элиты. Его учение о «построении социализма в одной стране» позволило ему консолидировать власть в партии и собственное положение в Москве. Договор Локарно также спровоцировал кризис в Польше, которую западные державы, похоже, бросили на съедение немецкому реваншизму. Варшава слишком хорошо знала, что Германия использует членство в Лиге Наций для пропаганды заботы о правах меньшинств с высокой международной трибуны. «Всякий честный поляк, – заметил отставной военачальник и бывший глава польского государства маршал Пилсудский, – плюется, когда слышит это слово [Локарно]». Последняя «соломинка» переломилась в апреле 1926 года, когда договор Штреземанна с СССР подтвердил: Польша окружена. Месяц спустя маршал Пилсудский организовал государственный переворот ради того, чтобы в стране появилось сильное руководство, которое понадобится Польше для выживания во взрывоопасной международной обстановке. Нацию охватила паранойя, преследовали все меньшинства, заподозренные в нелояльности, будь то немцы, украинцы или евреи. Одним из тех, кто бежал от погромов 1926 года, был юноша по имени Менахем Бегин, отправившийся в Палестину.