Она протянула руки Равелле, и внезапно обе девушки — несмотря на то, что Гарриэт была все-таки старше — прижались друг к другу и рассмеялись чему-то, чего не смогли бы объяснить.
— Но ты такая крошка, — улыбнулась Гарриэт. — Не знаю почему, но я боялась, что ты будешь высокой, сильной и рядом с тобой я покажусь совсем незначительной.
— Теперь я почувствую это, — сказала Равелла.
— Не со мной, — ответила Гарриэт, освобождая руки, чтобы снять капор. — Платья, — сказала она. — Давай поговорим о них. Мы обе хотим их, красивых вещей, которых я не видела много лет. Шелк, сатин, тафта, батист, муслин, перья, ленты и шляпки, такие большие, что все будут смотреть на нас.
Она села на стул.
— Не знаю, плакать или смеяться. Это как выйти из темноты на свет, когда меньше всего этого ожидаешь.
Голос ее дрожал, и Равелла протянула руку, как бы защищая ее.
— Вы были несчастливы? — спросила она.
— Несчастлива? Это не то слово. Я была несчастна, в отчаянии, почти безумная, совершенно выброшенная из жизни, и потом… приехал Себастьян.
— Чтобы спасти вас! Вот так же он приехал ко мне, когда я пропадала от страха. О, леди Гарриэт, он чудесный!
На миг Гарриэт перестала думать о себе и посмотрела на Равеллу.
— Он тебе кажется таким? — медленно спросила она.
Равелла кивнула:
— Для меня он самый чудный человек на свете.
Гарриэт открыла было рот, но промолчала.
— Я не видела своего брата несколько лет, — заметила она после некоторого раздумья. — Думаю, ты можешь рассказать мне о нем больше.
Они еще разговаривали, когда герцог вернулся из клуба. Он тихо открыл дверь и увидел обе головки рядом. Темные локоны Гарриэт обрамляли ее щеки, блестящие завитки, казалось сохранявшие свет уходящего дня, Равеллы вместе склонились над листком бумаги. На полу валялись рассыпанные перья.
Еще не услышав, но почувствовав его присутствие, Равелла подняла голову и увидела его стоящим в дверях.
— Пекки! — воскликнула она.
Бумаги рассыпались, она побежала к нему.
— Ну, Равелла, вы, кажется, заняты.
Он посмотрел на Гарриэт и увидел приятное лицо. На нем отразились страдания, но оно было почти чарующим.
— Мы составляем список того, что нужно, — сказала Равелла. — Вы даже не представляете, сколько сотен и сотен фунтов мы потратим завтра.
— Я не боюсь, что вы разорите меня, — ответил герцог, направляясь к сестре. — Гарриэт, я послал за Хоторном, чтобы сообщить ему, что пока ты здесь, ты будешь получать соответствующую оплату.
Леди Гарриэт вспыхнула.
— Ты очень добр, Себастьян.
— Чепуха, — отмахнулся герцог. — Ты еще узнаешь, что я редко бываю добрым. Как моей сестре и компаньонке Равеллы, тебе многое понадобится.
— Он всегда говорит, что он недобрый, — смеясь, сказала Равелла, — но на самом деле он самый добрый человек на свете, правда, пекки?
— Как я уже говорил вам, Равелла, у вас совершенно искаженное представление как обо мне, так и о моем характере. Однако найдется немало людей, чтобы указать вам на ваши ошибки.
— Я поступлю с ними как с Адрианом. Я ударю их по лицу.
Брови герцога поднялись.
— Гарриэт введет вас в общество. Ей придется объяснить вам, что юные леди не должны так вести себя.
— Я уже сказала леди Гарриэт, что и вы, и она зря теряете время. Я никогда не буду элегантной светской дамой. Но мы собираемся вместе развлечься. Я имею в виду нас троих. Пекки, вы ведь будете с нами, да?
Герцог улыбнулся:
— Хотел бы я знать, получу ли я подобное приглашение через несколько месяцев? К тому времени у вас будет столько приглашений и вы будете так заняты, что у вас не найдется для меня и пяти минут.
— Вы же знаете, что это неправда. Я скорее буду с вами, чем с кем угодно еще. Мы будем обедать с вами?
— Если хотите, — ответил герцог.
Равелла подпрыгнула от радости:
— Это чудесно! О боже, я хотела бы одно из новых платьев, а то вы сочтете нас плохо одетыми, особенно по сравнению с дамами вчера вечером.
Герцог посмотрел на Гарриэт.
— Мы не хотим надоедать тебе, Себастьян, — робко сказала она.
— Уверяю тебя, Гарриэт, я никогда не позволю, чтобы мне надоедали, — ответил герцог.
Глава 8
В холле герцог ожидал леди Гарриэт и Равеллу. Он стоял спиной к огромному, украшенному резьбой камину и, казалось, был совершенно равнодушен к уходящим минутам, которые отбивали высокие дедушкины часы, стоящие в обрамлении изумительно выполненных скульптур Венеры и Меркурия.
Только Неттлфолд, старый дворецкий, выглядел взволнованным, стоя в конце длинной цепочки лакеев. Он прекрасно понимал, что опаздывать на обед в Белчестер было очень дурным тоном.
Волнение по поводу первого выхода Равеллы в свет охватило весь дом. Прислуга говорила об этом всю последнюю неделю, а теперь даже горничные и прислуга ниже рангом столпились у стен, чтобы видеть, как Равелла будет спускаться по лестнице.
Но в доме привыкли к герцогу, а сегодня всех волновало появление женщин. Один из лакеев даже позволил себе оглянуться через плечо на лестницу, за что немедленно получил упрек от Неттлфолда, строго призвавшего его к порядку.
Наконец наверху началось какое-то движение. Однако не Равелла, а леди Гарриэт медленно спускалась по лестнице, обеими руками придерживая платье. Герцог повернулся к ней и увидел перед собой женщину, совершенно не похожую на ту спокойную, смиренную особу в трауре, которая неделю назад приехала в его дом.
Леди Гарриэт была одета в серебристо-серое платье из флорентийской тафты, расшитое звездочками. В нем не было ничего печального или траурного. На грудь она приколола букетик роз. Платье было сшито придворным мастером. Блеск материала добавлял теплые тона коже Гарриэт и подчеркивал ее темно-каштановые волосы.
Она была чрезвычайно хорошенькой и, понимая собственную привлекательность, казалось, восстановила былое достоинство и гордость, которые всегда отличали ее, пока не были уничтожены грубостью и унижениями, какие она терпела от мужа. Теперь Гарриэт выглядела почти по-королевски, в ней была хорошо воспитанная уверенность в себе. Оценивающе посмотрев на нее, брат был удовлетворен.
— Поздравляю тебя, Гарриэт, — тихо сказал герцог.
Она вспыхнула.
— Я рада, что тебе понравилось, Себастьян. Но меня тревожит, понравится ли тебе Равелла.
— Не сомневаюсь, что понравится, зная твой вкус, — ответил герцог и в первый раз взглянул на часы. — Она готова?