Расплата - читать онлайн книгу. Автор: Геннадий Семенихин cтр.№ 51

Дронов застыл от удивления:

— Но позвольте, Сергей Тимофеевич, вы же сами… Да и товарищ Бородин тоже…

— Что я сам? — с неожиданным раздражением в голосе оборвал его Волохов. — Запретил подготовить вам жену к тому, что вы остаетесь в Новочеркасске вовсе не для того, чтобы сотрудничать с гестапо? Так, что ли?

— Да нет, — растерялся Дронов, — но из всего сказанного вот и Тимофеем Поликарповичем, и Зубковым, и вами само собой вытекало, что если дело наше такое строго секретное и ответственное, то никому ни слова.

Волохов провел рукой по щеке, машинально пробуя, не пробилась ли после утреннего спешного бритья колкая щетина. Вероятно, остался доволен, потому что голос его стал добрее.

— Все это вы напутали, дорогой Иван Мартынович, — сказал он мягко. — Разумеется, ни о предстоящих заданиях, ни о секретных сведениях, ни о положении дел в самой организации, кроме меня и Зубкова, вы не должны говорить ни одному человеку. Но разве кто-нибудь лишал вас права подготовить жену к своей новой и не менее опасной, чем участие в боях на фронте, деятельности? Вот что, дорогой Дронов, слишком много истратили мы сил, чтобы не блудить больше в трех соснах. Ступайте-ка домой и вкратце сообщите своей Липе, почему не идете ни в пехоту, ни в артиллерию, ни в кавалерию, а остаетесь в родимом Новочеркасске. К вечеру за вами и вашими пожитками придет грузовая машина. Заранее предупредите супругу, что комфорта на новом месте у вас не будет. Придется жить в полуподвальном помещении. Так надо, товарищ инженер.

Дронов летел домой как на крыльях. Лишь в самом конце Мастеровой улицы, поравнявшись с домом Александра Сергеевича Якушева, перевел он дыхание. Все окна, выходившие на Мастеровую улицу, в жаркую летнюю погоду Якушев обычно оставлял закрытыми, за исключением кабинетного. Дронов любил остановиться около этого окна и, услыхав голос хозяина, постучаться. Лобастая голова Александра Сергеевича не сразу возникала в раскрытой форточке, и он обрадованно восклицал:

— Ах, это вы, Ваня. Заходите, мой добрый вестник. Какие новости на берегу Аксая? Поведайте, ибо я дальше бугра, на котором лучшие годы своего детства мой сын Венька проторчал со своими дружками-шалопаями, ничего не ведаю.

И завязывался меж ними непринужденный веселый разговор. Сейчас Дронов нес домой большую важную новость, и ему было не до встречи со старым Якушевым, ом даже ускорил шаги, проходя мимо.

Через пять минут Иван Мартынович уже взбегал на второй этаж коммунального дома, где насчитывалось шесть квартир, включая его двухкомнатную. Он распахнул дверь и окаменел на пороге. Сына Жорки дома не было, а Липа, стоя на коленях к нему спиной, укладывала большой дорожный клетчатый чемодан. Она резко оборотилась, и холодно блеснули на Дронова ее синие заплаканные глаза.

— Ах, ты явился, гроза фашистских оккупантов, — отчужденно произнесла жена. — Ну что же, собирай свои манатки и ожидай к вечеру машину. Тут уж и посыльного с этой новостью присылали. Видишь, какую заботу об инженере Дронове проявляют. Шишкой становишься на ровном месте.

— А ты? — улыбаясь спросил Иван.

— А мне с тобой теперь не по пути, — сдержанно откликнулась Липа. — Нам с сыном и здесь будет хорошо.

— Липа, постой, — взмолился он. — Я сейчас тебе все скажу.

— Ты мне уже вчера все сказал предельно ясно.

Дронов опустился рядом с ней на колени, ожег ее лицо горячим дыханием.

— Слушай, Липа, слушай, моя золотинка, росинка, без которой жизнь бы вся пересохла. Слушай и не проговорись, иначе погубишь все безвозвратно. Я не мог тебе вчера открыть всей правды, потому что не было на этот счет разрешения тех, кому я теперь подчиняюсь.

Бунтарский огонь растаял в синих глазах жены. Теперь Иван видел в них отражение своей головы, боль и тоску. И, захлебываясь косноязычной речью, он торопился как можно скорее договорить, чтобы избавить от тяжелого груза собственную совесть.

— Ты должна меня понять и простить, Липа. Мы действительно переезжаем отсюда на тихую завокзальную улицу и должны жить в полуподвальном помещении. И будет у нас тесноватая квартира с низкими сырыми потолками, лысый, без деревьев и зелени, двор. Собственно говоря, даже не двор, а никчемный пустырь. Иного выхода больше нет. Должность паровозного машиниста я приму тоже без особого энтузиазма, потому что буду ездить на нашей железнодорожной станции единственным машинистом с высшим образованием… да еще на маневровой «кукушке». Так что диплом об окончании института можно спрятать на самое дно твоего сундука.

Ничего не понимая, Липа слушала с широко открытыми глазами, уже просохшими от слез. Ошеломленная его сбивчивой речью, она застыла над раскрытым клетчатым чемоданом.

— Я… ты… что ты хочешь сказать мне, Ваня? Я ведь ничего не понимаю.

— Думаешь, я не хотел на фронт? — горько продолжал он. — Меня туда не взяли, Липа. Мне приказано оставаться здесь… в оккупации и, как ты давеча выразилась, прислуживать немцам. — Он собирался продолжать, но жена ожесточенно замотала головой и ладонью, неожиданно ставшей удивительно мягкой и ласковой, стала зажимать ему рот. Он противился, желая поскорее выговориться, но Липа, ожесточенно отмахиваясь, стала быстро повторять:

— Нет, не надо, не надо, не продолжай. Какая же я дуреха, Ваня, что не догадалась сразу? Ой, как же это будет все страшно, Ванечка.

И она снова заплакала.

На календаре было двадцать пятое июля. Немцы вступали в город в ясный, погожий день. А с рассвета и до полудня в Новочеркасске повсеместно шли грабежи. Оставшиеся без присмотра склады и магазины не могли теперь стать неприступными крепостями, потому что их некому было защищать. Первой в атаку кинулась вся нечисть, находившаяся в городе. Но большие толпы, собравшиеся у городской хлебопекарни, мукомольного склада, винного завода, отнюдь не состояли из праздношатающихся зевак. Безобидные бабушки и немощные старцы даже и те пытались локтями пробить себе дорогу к заветным воротам какой-нибудь фабрики или склада с ее готовой продукцией. Всхлипывая, седой костистый дед восклицал тонким, надрывным голосом:

— Сыночки, да не лупите меня локтями по бокам. Ваше ж место на фронте. Дайте хоть сумочку мучицы набрать. Ить войдут в город нехристи, подохну с голодухи. Хоть на первое время дайте провиантом обзапастись.

— Родимые, — вторила ему сгорбившаяся бабка, — не обездольте. Дед правильно гутарит. Кто ж нам теперь, сирым, подаст?.. Они, что ли?

— Это кто это «они», бабка? — грозно прогудел рядом пропитый голос верзилы в поношенном пиджаке, не оставлявшем сомнения, что совсем недавно он досыпал в нем под каким-то забором. — Кого ты имеешь в виду?

— Да не тебя, батюшка, не тебя, — мелко закрестилась старушка, — их, батюшка, фашистов поганых.

— Ну-ну, ты поосторожнее в выражениях, старая кляча! — угрожающе выкрикнул верзила. — Немцы — они цивилизованная нация. Они нам на Дон новый порядок несут.

Рядом стоявший крепыш схватил его за рукав, обдавая горячим дыханием, дернул к себе: