Атаман - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Поволяев cтр.№ 24

Гигант вновь задушевно крякнул, засипел, словно его проткнули гвоздем и в дырку стал вытекать воздух, мотнул головой — он не желал отключаться, боль его не брала, — и Семенов, почувствовав, что дело для него может окончиться плохо, снова гвозданул рыжего прикладом.

На этот раз немец лег. Семенов ногой отпихнул винтовку с блестящим плоским штыком подальше от хозяина, ножом срезал у него со штанов тоненький брючный ремень и перевязал немцу руки:

— Отдыхай!

Пока он успокаивал шумного гиганта, пространство вокруг наполнилось звуками: стрельбой, вскриками, матом, воем, стонами, плачем, аханьем — эти звуки обычно сопутствуют всякому бою. Недалеко рванула граната, взбила фонтан грязи, серый тяжелый туман колыхнулся, издал гнилой треск, но не разодрался, понять, где кто находится, было невозможно. Неожиданно слева, там, где туман был особенно густой, сбился в плотный клубок, послышался отборный мат. На душе от такого мата в бою разом делается легче. Семенов устремился на мат.

Успел он вовремя — проскочил через плотный туманный взболток, будто сквозь комок ваты, и очутился на мокром горбатом пятачке, где Луков сцепился сразу с тремя немцами. Они прижали казака к старой глубокой яме, из которой торчала высокая, с толстыми окостеневшими стеблями полынь — будто волос из гигантского уха, — теперь немцы старались опрокинуть Лукова в нее. Луков отбивался. Лицо у него было в крови, щеку перечеркнул порез — то ли касательный след от штыка, то ли след ножа, кровь залила один погон, а второй погон соскочил с отодранной лямки и болтался на пуговице.

— Держись, Луков! — прохрипел сотник и навскидку, не целясь, выстрелил из карабина в немца.

Пуля попала тому в голову — расколола нарядную каску, будто старую кастрюлю, и вломилась в череп. Велика была, видно, сила пули — глаза у немца вздулись двумя шарами и вылезли из орбит, один глаз лопнул и протек кровянистым студнем на мундир. Семенова, который засекал все детали и мелочи, едва не вырвало. Немец выронил винтовку и, ничего не видя, сделал на подгибающихся ногах шаг вперед, к Лукову, тот посторонился, и немец рухнул в яму, в полынь, куда только что старался загнать казака.

Передернуть затвор карабина Семенов не успел, на сотника прыгнул чернявый, с орлиным носом и немигающими светлыми глазами унтер, поспешно ткнул в казака штыком, но тот, уклоняясь от разящего удара, резко ушел в сторону, развернулся на согнутых ногах и, увидев, что у немца остался неприкрытым бок, с силой всадил в этот бок ствол карабина. Ну будто бы штыком ударил. Немец выпрямился, глянул на сотника изумленно, не веря в свою смерть, сцепил крупкие белые зубы. Глаза его посветлели от боли.

— Найн, — выдавил он сквозь сцеп челюстей сплюснутое слово, повторил его и просел.

Он умер быстро — Семенов отбил ему что-то важное внутри, может быть попав в само сердце, — завалился на спину, в посветлевших, ставших совсем белыми глазах его застыло неверие. Он так и не понял, что его жизнь на этом кончалась...

Редкий солдат на фронте не думает о том, что он может быть убит, все понимают, что уязвимы, ходят под Богом, а этот человек, кажется, не допускал и мысли о краткости своего бренного существования, был нацелен на жизнь, но смерть внесла свою безжалостную поправку.

Тем временем Луков доколачивал прикладом третьего немца.

— Так их, Луков, гак! Гр-робокопатели! Вздумали русского мужика в землю вогнать... На-кось!

Стрельба стала слышаться реже. Из первой линии окопов немцев выгнали конники сотника Жуковского, из второй — все вместе, навалявшись скопом.

Неподалеку от Дресвятицы находилось серьезное укрепление — кирпичный фольварк ^[22], обнесенный прочной стеной. Семенов, изучая карту, несколько разостанавливал на нем свой взгляд, прикидывал, как к нему подступиться, но брать его семеновской сотне не пришлось — фольварк Столповчина взяли уссурийцы. Взяли с лету, на одном дыхании. Немцы бежали из фольварка так поспешно, что даже оставили висеть на веревке недавно выстиранные подштанники и одеяла.

В конюшне фольварка остались стоять несколько лошадей — сытых задастых битюгов с обрезанными хвостами.

Дальше казаки не пошли, надо было подождать пехоту — без ее поддержки, без орудий можно было угодить в беду.

Пехота должна была вот-вот подойти.

Туман начал неспешно разваливаться, раздвигаться, тяжелые ватные охапки нехотя зашевелились, поползли вдогонку за немцами, словно собирались сделать невидимыми, откуда-то сбоку, из раздвигающихся косм пролился печальный лиловый свет. Вскоре в прореху между туманными лохмами протиснулось солнце, замигало весело, словно собиралось спросить: чем это вы здесь, люди, занимаетесь? Не слишком ли вы жестоки по отношению друг к другу?

На широком поле, примыкающем к реке, лежали убитые — в основном немцы, русских было меньше.

Семенов отыскал Лукова:

— Живой?

Луков сплюнул в кулак кровь, вытер ладонь о темную прелую траву. Семенов думал, что Луков, по обыкновению, отмолчится, но тот ответил:

— Живой.

— Пойдем со мною, пока наступать не начали. Я тут немца одного малость придавил — не меньше артиллерийского одера ^[23] будет.

— Крупнозадый, значит, дядя...

— Сотри кровь со щеки, пока не засохла, и пошли искать этого лошака — рыжий, как лубочная картинка, — его за километр можно опознать.

Немца они не нашли — то ли Семенов неверно сориентировался — в тумане ведь ничего не было видно, глазу не за что зацепиться, а когда пространство очистилось, то и земля стала другой, не узнать ее, а может, немец перегрыз зубами брючной ремень и уполз.

— Тьфу! — с досадой отплюнулся Семенов. — Ведь я его здесь уложил, здесь, — он топнул ногой по земле, — вон та воронка, вон, совсем рядом, я ее засек как ориентир... Но немца нету. Тьфу!

— Ваше благородие, но воронок таких на этом поле не менее двухсот будет, — не выдержал Луков.

После боя Луков преобразился, раньше он очень часто молчал, как Никифоров, а тут сделался говорливым, будто нижегородский рабочий на маевке.

Сотник еще раз оглядел поле. Туман уполз окончательно, неряшливые клочья его висели лишь над рекой, тихо плыли, прилепившись к воде, вниз по течению, земля очистилась.

Немец, гад, уполз! — с досадою проговорил Семенов. — Очухался и уполз. Череп у него из чугуна отлит, Я раза три грохнул его прикладом — и хотъ бы хны! Уполз!

Бывает, ваше благородие, — сочувственно проговорил Луков.

—Ладно, пошли к своим. По-моему, шевеление началось — пехота подходит.

Но пехота не подошла. Разгоряченные, готовые совершить новый бросок на немцев, казаки ругались: