#Я – мама, и я хочу на ручки! Ответы на вопросы, которые сводят родителей с ума - читать онлайн книгу. Автор: Екатерина Бойдек, Мария Варанд cтр.№ 10

И когда стыдят нашего ребенка, часто внутри нас самих тоже активизируется такой «ребенок», которому обидно, страшно и больно, и он тоже не понимает, чем же он плох и как же стать хорошим.

Поэтому, выйдя физически из ситуации стыжения, можно хотя бы взять себе время на то, чтобы вернуться во взрослое состояние и понять: что это было? А как я сама оцениваю действия ребенка? А что я сама хочу ему сказать? Без нависающих над тобой оценщиков и критиков как-то проще думается, и реакции уже могут быть адекватней.

А непосредственно в отношениях с ребенком тоже можно выбрать разные пути. Можно продолжать все равно исправлять ребенка. Потому что кругом же люди, все что-то про нас могут подумать, могут сказать. И нам же, как родителям, стыдно. Я сейчас не шучу про то, что есть такой вариант. Если хотя бы осознавать, честно себе признаваться: «да, я не справляюсь сама со стыдом, поэтому дергаю своего ребенка», – это уже большой шаг. Из него вызреет какой-то следующий способ, когда можно будет справляться со стыдом как-то по-другому.

Другой вариант – тоже вовлечь ребенка, но уже не манипулятивным способом. Например, попросить что-то не делать, что тебя раздражает. Не важно почему, не важно, что это твой стыд и вообще твоя какая-то «заморочка» – ты можешь попросить. Например, попросить при тебе не заправлять брюки в носки. Сказать, что сама не знаешь почему, но очень злишься на это. И позаботиться о себе таким образом. Более честный и более «рисковый» вариант, потому как ребенок может и не согласиться выполнять просьбу. Или не сможет ее выполнить, как в случае неконтролируемых реакций, таких как обгрызание ногтей или нервные тики, например.

Еще один вариант – это как-то разбираться без вовлечения ребенка со своими сильными чувствами. Потому что ребенок-то здесь ни при чем. В этом варианте мы берем ответственность за то, что происходит с нами, и не перекладываем ее на ребенка.

В случае со стыдом важно находить того, с кем можно говорить о «стыдном». Того, кто примет и с кем легче самому будет принять собственное несовершенство. Ну и важно смотреть, как раз за разом пытаешься впихнуться в какую-то «нормальность», как стараешься быть хорошей для окружающих, как боишься, что плохо оценят, что отвернутся. Возможно, долго просто учиться это замечать.

И в конце концов в какой-то момент дорасти до того, что можно быть разной, можно быть несовершенной, ненормальной, странной. И ребенок может быть разным, и мнение окружающих не вызывает уже такого ужаса.

Мы говорим о стыде, потому что мы свой стыд часто заменяем раздражением на детей. Давай еще скажу о том, что может скрывать раздражение или злость.

Я помню, меня очень раздражала осторожность Паши, когда ему было года полтора-два. Что он не кидается «безбашенно» кататься с любых гор, а постоит, посмотрит, отойдет. И очень мне уж хотелось с этой его осторожностью что-то поделать.

Что это значило для меня, что он слишком осторожный? Для меня это означало тогда, что он не «слишком мужественный» (в два-то года!). А что означало для меня, что он не «слишком мужественный»? Что он не сможет защитить себя в случае угрозы. И это приводило меня в состояние сильнейшей тревоги, что жизнь моего сына может оказаться в опасности, что с ним может что-то случиться и т. д. и т. п. Но это была моя тревога, основанная на моем опыте, когда со мной «что-то случалось». И это было мое собственное непринятое бессилие и беспомощность, которые я все пыталась через Пашу контролировать. А Паша-то здесь ни при чем.

Вообще, и в случае со стыдом, и в случае с чрезмерной тревогой, подмена их злостью часто является свидетельством наших, родительских, «детских травм». Когда какой-то пугающий нас опыт невозможно было прожить и получить сочувствие и поддержку, то испуганный «ребенок» так и остается внутри нас и очень боится повторения этого опыта. И еще возникает такая защитная, контролирующая «часть» в психике, которая делает все, чтобы этот опыт не повторился. Например, если в детстве меня часто критиковали, то моя защита будет работать так, что я буду избегать ситуаций, где меня могут плохо оценить, или я буду стараться всем понравиться и так далее.

А ребенок, поскольку он «наш», очень сталкивает нас с собственным детским опытом. Он может напоминать нам того «испуганного ребенка» в ситуации беспомощности или бессилия (как в моем примере с Пашиной горкой). И мой «защитник от травмы» будет говорить так: «Надо его переделать, чтобы с бессилием ты больше не столкнулась».

Или может напоминать «не такого, ненормального ребенка», которого тоже надо исправить, чтобы больше не сталкиваться с критикой «взрослых», как в твоем примере с Эриком.

Или наш реальный ребенок может напоминать вовсе не «травмированного ребенка» внутри нас, а того самого человека, который вызывал непереносимые чувства. И тогда «защитник» будет говорить: «Нет, со мной это не повторится!» И реакцией будет сильная злость на ребенка и опять попытка его изменить.

Я помню, какую ярость вызывало у меня, когда Паша в ответ на мои какие-то вопросы или просьбы меня игнорировал: ничего не говорил в ответ, как будто не слышал, занимался своими делами. И я прекрасно знала, что ребенок увлечен, надо подойти, присесть, установить контакт и т. п. Но у меня совершенно непроизвольно поднималась сильнейшая неадекватная злость. Пока я не увидела, что мне это напоминает детский мой опыт, когда мама наказывала меня тем, что «не замечала», игнорировала.

Очень хорошую фразу слышала у Людмилы Петрановской: «Если бесит ребенок – надо жалеть маму!»

Также надо жалеть маму, когда мама устала. Усталость тоже является стимулом к тому, что все начинает раздражать.

В общем, есть, наверное, только одна причина, когда злость вызвана ребенком, а не нашими, родительскими, стыдом, тревогой, страхом, скрытыми травмами или усталостью. Это когда ребенок нарушает наши границы. Очевидно, если ребенок имеет привычку кидать в нас тупые и колюще-режущие предметы – это точно угрожает безопасности, и это надо остановить. Или, может быть, не физическая угроза, но что-то, что для нас неприемлемо.

Паша, например, научился в свое время у приятеля словам «дебил» и «идиот». И стал активно употреблять их в семье в наш адрес. Я лично, да и муж тоже, большие любители «крепких словечек» только для усиления эмоциональности рассказа, а не в качестве личных оскорблений. Поэтому у нас не было идеи рассказывать про то, какие это «плохие слова» и что их ни в коем случае нельзя говорить. Но мне и мужу было важно, чтобы в наш адрес они не звучали, потому что для нас это – оскорбления.