Катерина бинтовала опухшую ногу Генриха, думая о том, как все в ее жизни повторяется. Интересно, сколько еще часов предстоит ей провести, ухаживая за тяжелобольным королем? Она прожила так три с половиной года. Если ей еще раз представится возможность выйти замуж, она ни за что не выйдет за старика. Хотя она укоряла себя за такие мысли – жестокое напоминание о том, что она и сама не юная девушка. Скоро на ее долю останутся одни старики. Мечта о ребенке еще не покинула ее, как считают многие, но ей пошел тридцать шестой год, и она ощущала растущую в душе пустоту.
Дочерей короля она любила как родных, а может, и сильнее. Она любила свою милую Дот, которая готова была умереть за нее; Елизавету – за гибкость и решительность. В Елизавете есть нечто не поддающееся определению. Катерина не в силах устоять перед ее непреодолимым обаянием… Есть еще Мария, скорее сестра, чем дочь; ее хрупкая фигура – напоминание о бедствиях, постигших ее мать. Жизнь Марии – сплошная цепь трагедий. И конечно, Катерина не может забыть бедную грустную Мег. Королева скучала по ее тихому обществу. Она любила и Эдуарда. Несмотря на его скованность и холодность, особенно на публике, в глубине души он славный мальчик. Кроме того, он совсем еще ребенок. Какое тяжкое бремя достанется ему в наследство! Все эти дети, которые приходят и уходят, повинуясь капризу короля, на самом деле не ее. Даже Дот она сама отдала Уильяму Сэвиджу. Катерина улыбается, вспоминая о них – ее голубках. Король как-то подарил ей пару неразлучников; интересно, что с ними стало.
Она закрепила повязку; паж принес коробку со свечами. Вдруг она упала из его рук с грохотом, и свечи покатились по полу.
– Ради всего святого, Робин! – рявкнул король. – У тебя что, пальцы из свиного жира?
Катерина молча смотрела, как Робин собирает свечи и зажигает их; когда Генрих успокоился, она помогла ему натянуть панталоны. После этого он хлопнул по стоящему рядом с ним табурету.
– Иди сюда, Кит. Посиди с нами немного. Мы знаем, что мы вспыльчивы, но мы благодарны, что ты столько для нас делаешь, хотя могла бы предоставить все нашим врачам.
Она послушно опустилась на табурет и сказала, что ей приятно лечить короля – гораздо приятнее, чем многое другое.
– Чего еще желать жене? Она обязана служить мужу, – сказала она, мысленно прося у Бога прощения за ложь.
Слышалось тихое шарканье – пажи и гофмейстеры делали свою работу, словно невидимки.
– Ваше величество, – доложил один из них. – Вас ожидает милорд Гертфорд.
– Пригласите его!
Вошел Гертфорд, который с недавних пор приобрел новую походку и новое выражение лица. Борода его на конце разделялась надвое и была такая же рыжая, как у короля. Раздвоенная борода на белом дублете напоминает лисьи хвосты на снегу. Панталоны у него тоже белые, как у короля; на них нет ни пятнышка. Его верхнее платье подбито белым кроличьим мехом. Дублет с прорезями расшит жемчугом. Гертфорд любит жемчуг. Катерина ощупала мамин крест, который она хранила в сумочке на поясе. Пробежала пальцами по жемчугам.
За Гертфордом вошли еще двое, но Катерина была словно заворожена и не замечала их; она смотрела на сверкающие жемчуга Гертфорда, на блестящий белый атлас, на его безупречно белые панталоны, на кроличью подкладку. Кажется, он весь блестит, излучает уверенность. Рядом с ним остальные кажутся неудачниками. Гертфорд шел в гору! Не сразу она заметила, что в полумраке рядом с ее братом стоит Томас Сеймур. Она тихонько охнула; краска залила ей лицо.
Сеймур смотрел на нее своими ярко-синими глазами, и она мгновенно откликнулась всем существом. Они смотрели друг на друга лишь долю секунды, но ей показалось, будто прошла вечность. Катерина покосилась на короля; тот перевел взгляд с нее на Сеймура и обратно. Катерина сжала кулак, ногти впились в ладонь. Гертфорд что-то сказал, но она не слышала, да и король, видимо, его не слушал.
– Ступай, жена, – тихо процедил он и вдруг взорвался: – Прочь отсюда, женщина!
В комнате как будто выстрелили из пушки; придворные в недоумении застыли на месте. Катерина поспешно поднялась, роняя коробку с медицинскими принадлежностями. Руки ее не слушались.
– Прочь, я сказал!
Она попятилась к двери, боясь отвернуться от короля и еще больше разгневать его. Робин подскочил к ней и поднял упавшую коробку; тут она вспомнила, как он подбирал свечи. Он – тот самый паж, что когда-то уронил блюдо с тартинками на ступенях Уайтхолла. Как давно это было!
– Нет-нет, не может быть, – бормотала она себе под нос, пробегая по пустым коридорам. Произошло то, чего она боялась. Она не сумела совладать со своим лицом, и муж понял ее истинные чувства.
К ней подошел Хьюик.
– Кит. – Его лицо озабоченно морщилось. Должно быть, страх окутывал ее, как плащ. – Что случилось?
– Король прогнал меня… снова прогнал. Но на сей раз… – Она хотела рассказать ему все, описать, как все было, милое лицо Томаса, его глаза. – Не здесь, – прошептала она.
Он все понял, кивнул и сжал ей предплечье.
– Кит, вы вся дрожите.
– Идите, – сказала она. – Вы к нему? – Она указала на флакон, который доктор держал в руке. – Настойка?
– Да, болеутоляющая. Вы давали такую Латимеру. Король считает, что она обладает волшебными свойствами.
– Хьюик, вас он любит больше, чем своих врачей.
– Мне радоваться или бояться?
– Трудно сказать, но будьте осторожны. – Помолчав, Катерина добавила: – Если вам придется отдалиться от меня, я все пойму.
Хьюик поднес ее руку к губам, и они расстались.
* * *
Слова Катерины вертелись в голове у Хьюика; он гадал, что послужило причиной очередной вспышки гнева короля. Из покоев Генриха навстречу Хьюику вышли двое пажей; один нес пустое ведерко из-под угля, второй держал большой кувшин. Они беззаботно болтали, над чем-то смеялись. Он ненадолго остановился, глядя на них, радуясь их молодости и свежести, стройности их облаченных в чулки ног. Они еще не совсем мужчины, но уже и не мальчики. Хьюик представил, как они выглядят без одежды: как их мускулы выступают из-под мягких покровов детства. Один шагал преувеличенно важно. Вот он сунул кувшин под мышку и, поклонившись, размахивает шапочкой с воображаемым пером.
– Ройстер-Дойстер, собственной персоной, – засмеялся его спутник. – Хозяин открытых морей, дамский угодник!
– Ты знаешь, что однажды он бежал от пиратов в шлюпке?
– Да-да, об этом слышали все. Кстати, он мне нравится, несмотря на то что он так важничает. Однажды он заплатил мне пенни, чтобы я уронил поднос с тартинками на ступенях дворца.
– Зачем?
– Он не сказал. А потом он еще помог мне собрать их…
Пажи повернули за угол, и их голоса стихли. Хьюик подошел к дверям, ожидая, когда доложат о его приходе. Он догадался, что пажи говорили о Томасе Сеймуре, и невольно вспомнил о любовнике Екатерины Говард, красавце Томасе Калпепере. Когда его уволакивали в тюрьму, он позеленел от страха.