Кто этот мальчик, которого он назвал Александром?
Гарольд не знал. Он нашел свой путь, но как парень найдет свой в стране, которой не нужен?
Все, чего хотел Гарольд в течение бесконечных допросов, отрицаний, просьб, уговоров, – увидеть перед смертью сына. Он взывал к человечности Слоенко. Но тот смеялся:
– Человечность не имеет ничего общего с построением социализма. Для этого требуются дисциплина и некоторая беспристрастность.
– Не беспристрастность, а жестокость, – возразил Гарольд.
– Кстати, сына ты не увидишь. Он уже мертв, – бросил Слоенко.
Татьяна молча гладила Александра по руке.
– Мне так жаль, – прошептала она наконец, отчаянно желая коснуться его лица, но не смея. – Александр, ты слышишь? Мне так жаль!
– Слышу. Все в порядке, Таня, – уверил он, вставая. – Моих родителей уже не вернешь, но я все еще жив. Это уже что-то.
Она никак не могла заставить себя подняться.
– Александр, подожди, подожди! Как ты превратился из Баррингтона в Белова? И что случилось с отцом? Ты больше не увидел родителей?
Александр взглянул на часы.
– Куда только уходит время, когда я с тобой? – пробормотал он. – Нужно бежать. Оставим рассказ до другого дня.
Он сжал ее руку и поднял со скамьи. На душе у девушки стало чуть легче. Значит, они снова встретятся? Они медленно вышли из парка.
– А Даше ты рассказывал? – спросила Татьяна.
– Никогда, – ответил он, не глядя на нее.
– Я рада, что ты рассказал мне.
– И я тоже.
– Обещай, что когда-нибудь доскажешь остальное!
– Когда-нибудь.
– Просто поверить не могу, что ты американец! Я до сих пор не знала ни одного! – покраснев, выпалила Татьяна.
Он нагнулся и, едва прикасаясь губами, поцеловал ее в щеку.
– Поосторожнее на улицах, – бросил ей вслед Александр.
Татьяна, стараясь не обращать внимания на ноющее сердце, кивнула и посмотрела ему вслед. Он понуро брел по тротуару. Что-то похожее на отчаяние охватило ее.
Что, если он обернется и увидит ее? Вот уж, подумает, дурочка нашлась!
Но прежде чем она успела опомниться, Александр в самом деле обернулся. Пойманная на месте преступления, она попыталась было убежать, только ноги не слушались. Он помахал ей рукой. До чего же стыдно!
Жаль, что у нее ни на что не хватает храбрости! А что, если попробовать сейчас?
Она подняла руку и махнула в ответ.
4
Сестру она нашла на крыше. В каждом доме уже готовились к воздушным налетам: расчистили крыши, составили график дежурств, обложили края мешками с песком, подняли наверх ведра с водой. Татьяне хотелось сесть рядом с Дашей, но она не решилась.
Даша болтала с двумя младшими братьями Игленко, Антоном и Кириллом. Завидев Татьяну, она поднялась:
– Мне нужно идти. Справитесь без меня?
– Конечно! Антон меня защитит! – заверила Татьяна. Антон был ее ближайшим другом.
Даша легонько коснулась волос сестры:
– Не сиди здесь слишком долго. Устала? Что-то ты поздно. Говорила же тебе, Кировский слишком далеко отсюда! Нет чтобы попроситься на работу к отцу. Была бы дома через четверть часа.
– Не волнуйся, справлюсь, – с вымученной улыбкой пробормотала Татьяна.
После ухода Даши Антон попытался развеселить Татьяну, но она не хотела ни с кем говорить. Подумать бы спокойно хоть минуту, час или год. Разобраться в своих чувствах.
Наконец она сдалась, и они стали играть. Татьяна закрывала ладонями глаза, Антон кружил ее, внезапно останавливая, а она должна была показывать в направлении Финляндии. В направлении Краснодара. В какой стороне Урал? В какой Америка?
Потом настала очередь Татьяны кружить Антона.
Наигравшись, они подсчитали очки. Победитель должен был попрыгать. Но Татьяна прыгать не стала, а вместо этого тяжело уселась на лист железа. Из головы не шли Александр и Америка.
Антон, тощий белобрысый мальчишка, дернул ее за волосы:
– Что нос повесила? Здорово!
– Что именно? – удивилась она.
– Еще два года, и меня заберут в армию. Петька ушел вчера.
– Куда ушел?
– На фронт, – засмеялся он. – Война началась, забыла?
– Не забыла. От Володи ничего не было?
– Нет. Жаль, что мы с Кириллом тоже не уехали в лагерь. Кирилл ждет не дождется, когда ему исполнится семнадцать. Все твердит, что теперь и семнадцатилетних возьмут на фронт.
– Наверное, – вяло обронила Татьяна, вставая. – Скажи маме, пусть зайдет. Угощу ее шоколадом.
Она спустилась вниз. Дед с бабкой тихо читали на диване при свете маленькой лампы. Она втиснулась между ними, только что не сев к ним на колени.
– Что с тобой, детка? – спросил дед. – Не бойся.
– Я и не боюсь, просто запуталась.
Да и поговорить ей не с кем.
– Из-за войны?
Татьяна нахмурилась. Рассказать им невозможно. Она спросила:
– Деда, ты всегда говорил мне: «Таня, у тебя так много впереди. Наберись терпения». Ты и сейчас так думаешь?
Дед помолчал, но она и без того знала ответ.
– Ох, деда, – жалобно протянула она.
– Ох, Таня, – отозвался он, обнимая ее за плечи. – За одну ночь все изменилось.
– Похоже, что так, – согласилась Татьяна.
– Может, тебе следует быть менее терпеливой?
– Я тоже так считаю. Боюсь, терпению придается слишком большое значение.
– Но это все же добродетель, причем крайне необходимая. Вспомни три вопроса, которые я советовал задавать себе, если хочешь знать, кто ты.
Зря это он. Сегодня Татьяне нет дела ни до каких вопросов.
– Деда, вся добродетельность в нашей семье досталась тебе, – едва заметно улыбнулась она. – Остальные явно обделены.
– Это все, что у меня есть, – вздохнул дед, качая седой головой.
Татьяна легла, думая об Александре. Он не просто поведал ей свою жизнь, а утопил с головой в беспощадной действительности, как утопал сам. Слушая его, Татьяна затаила дыхание. Рот оставался чуть приоткрытым, чтобы Александр смог вдохнуть свою печаль в ее легкие. Он нуждался в ком-то, способном разделить с ним бремя жизни.
Нуждался в ней.
Татьяна надеялась, что готова к испытаниям.
Она не хотела думать о Даше.
5
В среду утром, по пути на завод, Татьяна увидела пожарных, устанавливавших кадки с водой и песком, и новые гидранты. Неужели ожидаются пожары? Значит, бомбы сожгут Ленинград?