– Что ты делаешь? Ну же, я больше не могу.
– Скоро узнаешь.
– Когда? Только скажи когда!
– Ты невозможна. Через полчаса. Можешь подождать полчаса?
– Полчаса? Целых полчаса? – сгорала от любопытства Татьяна.
– Спасу от тебя нет, – улыбнулся он. – Слушай, не мешай мне. Приходи через полчаса.
Татьяна принялась кружить по поляне. Она была безумно счастлива.
Безгранично, бесконечно счастлива.
– Шура, смотри!
Она сделала колесо и отжалась от земли на одной руке.
– Да, солнышко, смотрю.
Время тянулось ужасно медленно.
Наконец полчаса прошло, и Александр позвал ее.
Татьяна недоуменно воззрилась на густую синевато-фиолетовую смесь в ведерке.
– Что это?
Он вручил ей ложку.
– Попробуй.
Она лизнула и потрясенно захлопала глазами.
– Мороженое?!
– Мороженое, – с улыбкой кивнул он.
– Ты сделал мне мороженое?!
– Да. С днем рождения… Таня… почему ты плачешь? Ешь! Оно растает.
Татьяна уселась на землю, поставила между ног ведерко и, плача, стала есть мороженое. Сбитый с толку Александр развел руками и пошел умываться.
– Я оставила тебе мороженого. Попробуй, – всхлипнула она, когда он вернулся.
– Нет, ешь сама.
– Для меня тут слишком много. Я осилила половину. Доканчивай остальное. Иначе что нам с ним делать?
– Я собирался, – сообщил Александр, вставая перед ней на колени, – раздеть тебя, обмазать мороженым с головы до ног и потом слизать его.
Татьяна, уронив ложку, хрипло выдавила:
– Похоже на зряшную трату изумительно вкусного мороженого.
Но позже, когда он выполнил свое обещание, она больше так не думала.
Потом они искупались. Александр сел и закурил.
– Таня, сделай колесо. Только ничего не надевай. Оставайся как есть. Хорошо?
– Прямо здесь? Нет, это неподходящее место.
– Если не здесь, то где? Давай! Прямо в реку!
Татьяна встала, улыбающаяся, ослепительно нагая, подняла руки и спросила:
– Готов?
А потом покатилась в торжествующем радужном сальто: раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь… прямо в Каму.
– Ну как? – крикнула она из воды.
– Потрясающе! – откликнулся он, не сводя с нее глаз.
14
Даже без часов Александр, как человек военный и обладавший чувством времени, просыпался на рассвете, ранним голубым утром, умывался и курил, пока Татьяна сонно ждала его, свернувшись в комочек, словно теплая булочка, только сейчас вышедшая из печи. Прыгнув в постель, он немедленно прижимался к ней ледяным телом. Татьяна взвизгивала и безуспешно пыталась увернуться.
– Не надо! Бессовестный! Хоть бы тебя на гауптвахту отправили! Клянусь, с Маразовым бы у тебя такое не прошло!
– Чистая правда. Но у меня нет неоспоримых прав на Маразова. Ты моя жена. Повернись ко мне.
– Пусти меня, тогда повернусь.
– Тата… – прошептал Александр, – можешь не поворачиваться. Я обойдусь. – Он продолжал прижиматься к ней. – Но я не отпущу тебя, пока не получу своего. Пока ты не согреешь меня внутри и снаружи.
Они долго любили друг друга. Потом Татьяна приготовила ему на завтрак двенадцать картофельных оладий и, пока он жадно ел, сидела на одеяле рядом с ним, в розовом рассвете, наслаждаясь солнышком и не сводя глаз с Александра.
– Что?
– Ничего, – улыбнулась она. – Ты всегда голодный. Как только пережил эту зиму?
– Как я пережил эту зиму?!
Она отдала ему свою порцию оладий. Он протестовал, но не слишком долго, особенно когда она подвинулась к нему и стала кормить, по-прежнему глядя в глаза и чувствуя, как тает.
– Что, Таня? – повторил он, беря с вилки последний кусочек. – Я сделал что-то такое, что пришлось тебе по вкусу?
Краснея и качая головой, она тихо, возбужденно вскрикнула и поцеловала в щетинистую щеку.
– Пойдем, муженек. Давай побреем тебя.
Брея его, она приговаривала:
– Вот так, вот так… Кстати, я говорила тебе, что Аксинья завтра утром предложила истопить баню и постоять у двери, чтобы никто не вошел?
– Говорила, – без особого энтузиазма отозвался Александр, – но, сама знаешь, она вызвалась постоять у двери, чтобы нас подслушивать.
– В таком случае придется вести себя потише, верно? – заметила Татьяна, вытирая мыло с его гладкой щеки.
– Мне?! Мне придется вести себя потише?
Татьяна снова вспыхнула, и он улыбнулся.
– Что мы будем сегодня делать? – спросила она, добривая мужа. – Нужно бы собрать ягод, тогда я испеку пирог.
– Стоило бы. Но сначала я затащу это бревно в воду, чтобы было где сидеть и чистить зубы, а потом нужно сколотить стол: нужно же где-то чистить рыбу! К тому же ты собираешься идти шить подарки. Я не стану злиться.
– Я вернусь часа через два, – пообещала она.
– Буду счастлив.
– Это твоя обязанность.
– У меня только одна работа здесь, в Лазареве, – сообщил Александр, хватая ее за талию. – Любить мою красавицу жену.
Татьяна едва не застонала.
– Одни только разговоры, а дела никакого…
– How my English?
[11] – спросила она.
– It’s good
[12], – ответил Александр.
Поздним утром они бродили по лесу в нескольких километрах от дома, собирая чернику в ведра. Сначала они договорились беседовать только по-английски, но Татьяна схитрила и перешла на русский:
– Я читаю куда лучше, чем говорю. Правда, Джон Стюарт Милль для меня теперь нечитабелен, а не просто неразборчив.
– Тонкое различие, – ухмыльнулся Александр, срывая парочку грибов. – Таня, это можно есть?
Татьяна, выхватив грибы и бросив на землю, кивнула:
– Да. Но только один раз.
Александр рассмеялся.
– Нужно научить тебя собирать грибы, Шурочка. Нельзя вот так вырывать их из земли.
– А мне следует научить тебя говорить по-английски, Танечка, – парировал Александр.
– This is ту young husband, Alexander Barrington
[13], – немедленно ответила Татьяна.