– Не беспокойся об этом. Герлок… Адель сделала ей щедрый подарок – приданое, с которым Матильда сможет уйти в монастырь.
Арвид принялся мерить шагами комнату:
– И она все еще хочет этого? После всех этих лет? Ты ведь общаешься с ней, ты должна это знать. Ответь мне! Она будет там счастлива?
– Она обретет покой.
«Который продлится дольше, чем тот, что был отведен мне с Вильгельмом», – мысленно добавила Спрота.
На мгновение ее охватил стыд за то, что она сравнивала судьбу Матильды со своей собственной, а поступки Арвида – с поведением Вильгельма и упрекала монаха в том, в чем никогда открыто не обвиняла графа: в растерянности, нерешительности, сомнениях в выборе жизненного пути. В то же время Спрота обрадовалась, почувствовав все это и в душе Арвида, с которым могла обращаться гораздо увереннее, жестче и требовательнее.
Он все еще метался по комнате, и она подстраивалась под ритм его шагов.
– Что ты можешь привнести в жизнь Матильды, кроме беспокойства, неуверенности и боли? – спросила она.
Арвид остановился:
– Несколько лет назад Вильгельм позволил мне вернуться в Жюмьежский монастырь. Желая наказать себя, я отказался, а теперь думаю, что самое большое наказание – это жить там, но быть недостойным этого.
Спрота не поинтересовалась, почему он считал себя недостойным.
– Ты же был… другом Вильгельма, правда? Так живи той жизнью, о которой он мечтал: это лучший способ почтить его память. И пройди до конца тот путь, который для него был закрыт.
– Пока Вильгельм был жив, я не назвал бы его другом, но теперь… – Арвид пожал плечами. – Ты так и не сказала мне, что собираешься делать.
Праведный гнев Спроты прошел. Размышления о собственной судьбе утомили ее еще больше, чем мысли о Матильде.
– Пока Вильгельм был жив, меня еще терпели, – тихо произнесла она. – Без Ричарда для меня не найдется места ни в Фекане, ни в Байе, ни здесь, в Руане. Вильгельм так много думал о своей старости и о том, где ее проведет, но о моей старости он не думал никогда.
Через некоторое время она добавила:
– В отличие от Матильды, меня не примут ни в один монастырь. Боюсь, мне придется искать себе подходящего мужа.
Наверное, мужчин, которые сочли бы за честь жениться на конкубине Вильгельма, было достаточно, по крайней мере среди тех, кто не обладал ни высоким положением, ни большим состоянием.
– А если я могу стать уважаемой женщиной, – продолжила Спрота, – то почему из тебя не получится хороший монах, а из Матильды – хорошая монахиня? Разве ты можешь дать ей что-то лучшее, чем жизнь в уединении и без боли?
«А что, – подумала она, – мог предложить мне Вильгельм, кроме ночей, вызывающих у него стыд, сына, которого теперь у меня отнимают, и безбедной жизни, всегда являвшейся только милостью с его стороны, а не моим законным правом?»
– Наверное, для Матильды и в самом деле будет лучше, если я и дальше стану избегать ее, – пробормотал Арвид.
Спрота отчетливо ощутила его боль, а также почувствовала угрызения совести из-за того, что отговорила молодого человека бороться за свое счастье. Теперь женщина уже не была уверена в том, что действительно старалась уберечь Матильду. Может, она просто поддалась желанию отомстить, пусть даже не тому, кому следовало.
Но когда Арвид обернулся и вышел из зала, Спрота не окликнула его. Если бы он и вправду хотел бороться, ей не удалось бы так легко посеять в нем сомнение. Если бы послушник действительно верил, что счастье может длиться дольше, чем теплый яркий летний день, он не улетел бы после первого порыва ветра и не сложил бы крылья даже во время грозы.
Вплоть до отъезда в монастырь Матильда часто и убедительно говорила о радости, переполняющей ее душу, и о бесконечной благодарности Богу за его милосердие и за возможность наконец вести ту жизнь, к которой она всегда стремилась. Однако при прощании, несмотря на спокойствие Спроты, а может быть, именно из-за него, девушка почувствовала глубокую печаль.
Хотя женщина и обняла Матильду, но было не похоже на то, что она расстается с давней подругой, что ее возлюбленный умер, а только вчера ей пришлось отпустить еще и маленького Ричарда.
Если бы Спрота проронила хоть одну слезинку, Матильде было бы легче сбежать туда, где толстые стены оградили бы ее от мирских страданий, потому что ни страдания, ни мир не имели для нее значения. Но теперь слезы катились по щекам Матильды. Теперь монастырь вдруг снова показался ей не убежищем, а тюрьмой.
– Как тебе это удается?! – воскликнула она. – Как тебе удается всегда оставаться такой невозмутимой?
После этих слов лицо Спроты тоже омрачилось, и на нем отразилась боль.
– Отпуская Ричарда, я думала, что умру, – произнесла она хриплым голосом.
Пораженная до глубины души, Матильда перестала плакать. Спрота отвернулась. Обнажая свою душу, она не могла смотреть в глаза собеседнику.
– Я знаю, – сказала Спрота, – все считают, что я никогда не теряю самообладания. Я и сама часто повторяла тебе, что жить становится легче, если смириться с «еще» и безропотно принять «больше не», которые часто неразлучно следуют друг за другом. Но знай: привязанность к Вильгельму в итоге не причинила мне сильной боли – Ричард же навсегда останется в моем сердце, и сейчас оно разрывается от того, что я отпускаю сына. Кто любит, тот страдает.
Ее голос звучал все тише, а потом она и вовсе замолчала. Через несколько мгновений Спрота повернулась к Матильде лицом. Женщина стояла прямо, но уголки ее рта подергивались – от боли, которую она испытывала, и, как показалось Матильде, от нежелания смириться.
– Ты все делаешь правильно! – вдруг крикнула женщина. – Уйти в монастырь – это верное решение. Для тебя. И для Арвида.
– Ты знаешь… о наших с ним отношениях?
– О многом я могу только догадываться. Но не бойся: что бы вас ни связывало, я сохраню эту тайну.
Они никогда не говорили об Арвиде, и сейчас Спрота тоже не задавала вопросов. Именно поэтому Матильда с неожиданной легкостью рассказала ей обо всем: как они с Арвидом бежали через лес, как он спас ее от преследователей, как она проснулась и поцеловала его, как он оставил ее в Фекане… Ее слова лились бурным потоком. Матильда не стала скрывать, что Арвид спас ей жизнь – сначала в Байе, а потом в Лион-ла-Форе – и что в день свадьбы Герлок они занимались любовью на пыльном полу в каком-то сарае.
– Тогда я не решилась еще раз посмотреть ему в глаза, – призналась девушка. – А теперь он на меня не смотрит. И я считаю, что это правильно. Но тем не менее мне очень больно.
Нахмурившись, Спрота долго не сводила глаз с Матильды и несколько раз пыталась ей что-то сказать, но какие бы слова она ни подобрала, они так и не сорвались с ее губ.
– Мне нужно поговорить с Арвидом, хотя бы сейчас, хотя бы попрощаться, – пробормотала Матильда.