— Саписка на латынь, — пояснил немец.
Тут уж прокурор отложил в сторону бумаги и попросил провизора объясниться.
— Я сам писать саписк. «Os temporalе», — звучно продекламировал немец, — на латынь эфто есть височная кость.
По словам провизора, он отдал в переплет толстый медицинский справочник, в котором было множество «саписок» — закладок с латинскими терминами. В мастерской их вытряхнули на пол, где при обыске они были обнаружены становым приставом Красовским. Как раз в это время провизор пришел забрать свой справочник. Красовский показал ему несколько закладок и попросил перевести латинские термины.
— Я отвечай: «Эфто ест scapula — по-русски лопатка». Пристав говорит: «Не нужна лопатка. Что написано уф другой саклатка?» Я говорю: «Os femoris» — бедренная кость. — «О, нет! Не подходит. Что уф следующей?» Я объясняй, что «Оs temporale», то есть височная кость. Он говорит: «О, эфто ест то, что нам надо». Я говорю: «Эфто есть мой сакладка и остальной тоже есть мой, все выпал из мой книга». Он говорит так грубо: «Ступайте, вы нам больше не нужны».
Провизор был до такой степени взволнован бесцеремонностью станового пристава, что ушел домой, забыв, зачем приходил в переплетную мастерскую. На следующий день он спохватился и вернулся за справочником. Хозяин мастерской Колбасов пожаловался ему, что его работников едва не забрали в участок, когда они заикнулись, что Лука Приходько весь март месяц не отлучался от своего верстака. Пристав пригрозил арестовать их за соучастие в убийстве.
— Но меня он арестовать не может. Я есть германский подданный, у меня есть консул уф Киеф. Я говорю, что Прихотько — думкопф, болван, но он не есть убийца, — закончил взволнованный провизор.
Чаплинского прошиб холодный пот при мысли, что он чуть было не допустил непоправимую оплошность. Разве можно было составлять докладную его высокопревосходительству по чужим донесениям! Нужно было, корил себя прокурор, лично посмотреть записку, да и вообще, в таком важном деле надо проверять каждую мелочь, самому щупать каждое вещественное доказательство! «А если бы я, не дай Бог, выгнал бы этого честного немца!» — с испугом подумал он и в приливе благодарности пожал руку провизору.
— Спасибо, милостивый государь! Вы даже не представляете, какую услугу правосудию вы оказали!
Чаплинский немедленно вызвал франтоватого чиновника по особым поручениям и вкратце изложил ему услышанное от провизора.
— Не может быть! Записка на латыни?! Ай да, судебный следователь по важнейшим делам! — чиновник прыснул в кулак.
Прокурор недовольно скривился.
— Мне, любезнейший, не до смеха. Вы лучше скажите, неужели Фененко — такой кретин?
В глазах чиновника мелькнули злорадные искорки.
— Господин судебный следователь отнюдь не глуп. Правда, он изрядно ленив, отлынивает от черной работы, из-за чего выходит множество презабавных курьезов. Однако эпизод с латинской запиской — чересчур даже для Фененко. Боюсь огорчить ваше превосходительство, но, надо полагать, это они нарочно-с.
— Кто они? — поднял брови Чаплинский.
— Фененко и Брандорф, — вдохновенно наябедничал чиновник. — Они завидуют-с назначению вашего превосходительства и хотят мину подвести.
«Пся крев»! — выбранился про себя Чаплинский. А ведь чиновник прав! Чаплинского предупреждали, что Брандорф затаил обиду и мечтает выставить нового прокурора палаты в невозможно глупом виде.
— Записку обнаружил становой пристав Красовский. Чего ради ему участвовать в интриге? — спросил он.
— Они заодно-с, — радостно просветил начальство чиновник. — Когда из столицы вызвали Мищука, то Красовского тотчас сослали в уезд становым приставом. Помилуйте-с, на что ему какой-то стан, когда он у Спиридона Асланова был первым помощником. Они тут такое вытворяли! Потом Асланов попал в каторжные работы, а Красовский уцелел. Видать, Брандорф опять ему сыскное отделение посулил. Вы его, ваше превосходительство, еще не знаете. Он, если ему прикажут, переплетчика на древнегреческом писать заставит.
Пока чиновник живописал подвиги Красовского на сыскном поприще, Чаплинский размышлял о том, как обезоружить интриганов. Зачинщик, определенно, Брандорф. От него надо избавиться в первую очередь, иначе все время придется опасаться подножки. Лучше всего действовать через вице-директора Лядова, которому Брандорф крайне не понравился. Если подать под соусом очищения киевского окружного суда от завзятых либералов, то в Петербурге к этому должны отнестись благосклонно. Следователь Фененко, конечно, несамостоятельная фигура. Если Брандорфа уберут, Фененко покорится. Что касается пристава Красовского, то с ним надо объясниться без церемоний.
Приняв решение, Чаплинский остановил словоохотливого чиновника.
— Вот что, любезнейший. Во-первых, сейчас же принести мне все дело о убийстве Ющинского; во-вторых, немедленно вызвать пристава Красовского; в-третьих, сходите к Фененко и предложите снять официальный допрос с провизора, ожидающего в приемной; в-четвертых, пусть судебный следователь незамедлительно распорядится доставить сюда арестованного Приходько.
Через пять минут дело Ющинского лежало перед прокурором, и он углубился в его изучение. С каждой страницей лицо Чаплинского вытягивалось все больше и больше. В деле имелись показания покупателя, который купил дом у Феодосия Чиркова, состоявшего в безнравственном сожительстве с Александрой Приходько и имевшего от неё ребенка. «Хотя Феодосий, — показал на допросе новый владелец усадьбы, — по моему совету положил свою долю в Международный банк, вскоре им и его братом все деньги были истрачены на пьянство и кутежи». Кроме наличных, покупатель выдал Чиркову вексель на триста рублей, по которому не спешил расплачиваться, откровенно объяснив, что Феодосий все равно пропил бы деньги: «Я его частенько встречал на улице в босяцком платье и давал на опохмелку когда рубль, когда полтину». Отбывая на Дальний Восток, Феодосий передал вексель своей сожительнице Александре. Через некоторое время она обратилась к векседателю, тот один раз выдал на воспитание ребенка пятьдесят рублей, другой раз ограничился четвертным, а потом и вовсе прогнал просительницу. Александра подала вексель ко взысканию, однако суд отказал в иске по той простой причине, что обязательство было на имя Феодосия Чиркова, безвестно пропавшего на японской войне.
Через полтора часа, когда прокурору доложили, что доставлен арестованный Приходько, он уже основательно изучил дело. Войдя в камеру следователя, только что закончившего допрос провизора, Чаплинский саркастически спросил:
— Ну как, Василий Иванович, выяснили, учат ли латыни в церковно-приходских школах?
Прокурор ожидал, что следователь будет морально изничтожен, но Фененко с апломбом заявил:
— Я, ваше превосходительство, никогда не придавал значения этой злосчастной записке. Упоминание о височной кости — художественная деталь из тех, на которые столь падки репортеры уголовной хроники.
— Кстати, кто осведомляет репортеров? — Чаплинский испытующе глянул на Фененко. — Удивительное дело! Я, прокурор судебной палаты, еще только собираюсь доложить господину министру юстиции о корыстных мотивах преступления, а газеты уже раструбили на весь свет о капиталах Андрея Ющинского. Вчера я читал кадетскую «Речь» — там прямо называется банк, в котором мальчик якобы имел онкольный счет. Даже рассказывается, что подошел срок выдачи процентов, на которые польстился отчим. Но ведь вам хорошо известно, что никаких капиталов мальчику не оставили. Имелся лишь сомнительный вексель на сравнительно незначительную сумму.