* * *
Когда он снова пришел в себя, баржа уже шла по предместьям Парижа. Судя по всему, команда их не заметила. И только ближе к вечеру где-то к западу от Парижа шкипер обнаружил, что на задней палубе между мешками с шерстью у него лежат двое дворян. Брать иностранцев с собой мужчине не хотелось. Очень уж очевидно было, что они что-то натворили, да и выглядели они не слишком зажиточными. Чулки порваны, бархатные камзолы потрепаны, волосы в париках торчат во все стороны.
Тем не менее Овидайя сумел убедить мужчину довезти их почти до самого Вернона, где, по сведениям шкипера, располагался монастырь бенедиктинцев под названием Сен-Жюст. Кроме того, он сообщил, что там должен быть хороший врач. Кошелек у Овидайи отняли еще на флагманском корабле, однако в подкладке его камзола было зашито несколько золотых монет. Нескольких кругляшков оказалось достаточно, чтобы заставить шкипера передумать и освободить для них две кровати в каюте.
Овидайя упал с моста на тюк с тканями. Не сказать, чтобы он был мягким как пух, однако костей он не сломал. Марсильо повезло не так сильно. К ушибленному плечу, которое к этому моменту уже сильно опухло, у него добавилась сломанная нога и, возможно, другие повреждения. На протяжении первых дней болонец почти не приходил в сознание. У него поднялась температура, и Овидайя долгое время вообще не был уверен в том, что старый солдат дотянет до прибытия в монастырь бенедиктинцев.
Через несколько дней жар отступил. Тем не менее, когда они добрались до монастыря Сен-Жюст, Марсильо пришлось перенести на берег на носилках, а до монастыря везти на повозке. Овидайя предложил аббату все оставшееся у него золото, если медик позаботится о генерале, однако тот отказался:
– Вы не обязаны платить нам, месье. Однако я хотел бы узнать ваши имена.
– Я предпочел бы их не называть.
– Вы путешествуете инкогнито?
– Да.
– И все же я вынужден настаивать.
Увидев сомнение на лице ученого, аббат хитро улыбнулся.
– Вы можете назвать мне свои имена на исповеди, и тогда они навсегда останутся тайной.
На миг Овидайя задумался, не обмануть ли аббата, однако почувствовал, что слишком устал для этого, да и надоели ему постоянные тайны. Поэтому он негромко произнес:
– Я Авдий Челоний, к вашим услугам. А моего спутника зовут Павел Лукий Марсилий.
Аббат поднял бровь:
– Марсилий? Тот самый Марсилий? Автор «Dissertatio de generatione fungorum»
[110]?
– Тот самый, ваше преподобие.
– Почему же вы сразу не сказали? У нашего ботаника есть несколько его трудов. Для нас будет честью вылечить вашего друга, если того захочет Господь, сколько бы времени на это ни потребовалось. До тех пор вы находитесь под нашей защитой.
С того момента прошли недели, на протяжении которых Марсильо начал чувствовать себя лучше. Монастырский медик наложил шину ему на ногу, ежедневно промывал его плечо отваром мандрагоры. Опухоль стала спадать, однако медик опасался, что рука генерала так и не обретет былую подвижность.
Большую часть времени они проводили в монастырской библиотеке или же сидели в большом саду, разбитом во внутреннем дворике летней трапезной. Они занимались одними и теми же делами, и мир за воротами монастыря постепенно начал меркнуть. Иногда Овидайя задавался вопросом, существует ли он вообще. Он полагал, что аббат в курсе последних событий, что он знает по крайней мере о ходе военных действий, которые развернул Великий король против Великого альянса. Однако вопросов не задавал.
Наступила весна. Когда однажды вечером, незадолго до вечерни, они сидели в залитом солнечным светом церковном саду, Марсильо сказал:
– Я обратил внимание, что вы совершенно перестали писать письма, Овидайя.
– Да, перестал.
– Однако письма для вас были подобны эликсиру жизни.
– Верно, – согласился Овидайя. – Но я не могу вернуться в «République des Lettres», несмотря на то что меня туда тянет.
Марсильо склонил голову набок. Овидайя поглядел на него. Он предполагал, что генерал смотрит на него с удивлением, однако уверен не был. Сейчас было сложно трактовать выражение хорошо знакомых ему черт лица итальянца, поскольку одна половина лица Марсильо была парализована после падения с моста через Сену – по словам медика, причиной было слишком большое количество черной желчи в организме.
– Вы действительно думаете, что все, что вы пишете, очень быстро оказывается в Черном кабинете Людовика? – поинтересовался Марсильо.
– Приходится предполагать это. С корреспонденцией покончено.
Марсильо поднялся и направился к растению, росшему в нескольких метрах от них. Овидайя последовал за ним. У растения были большие зеленые листья, на ветках висели круглые темно-красные плоды. Марсильо показал на них пальцем:
– Вот. Вы видели, что ботаник выращивает даже волчьи ягоды
[111]? Их нечасто встретишь, их привозят из Нового Света.
– Их можно есть?
– Тут мнения расходятся. Ботаник полагает, что они вырабатывают желтую желчь в больших количествах и даже могут вызвать ликантропию
[112]. Я же читал, что бразильские индейцы варят из них что-то вроде компота.
– Мне очень жаль, что я лишил вас мечты, Паоло.
– Какой мечты?
– Вы хотели отправиться в Бразилию в качестве бандейранта и написать труд о тамошней флоре.
– Вы знаете об этом? Мы никогда на этот счет не разговаривали.
– Мне рассказала Ханна.
Марсильо пристально поглядел на него.
– Вы скучаете по ней?
– Больше, чем по всем письмам натурфилософов и ученых этого мира.
Граф указал на каменную скамью, на которой они сидели:
– Давайте присядем. Нога болит.
Они вернулись на скамью. Марсильо сорвал одну волчью ягоду и покрутил в ладонях.
– Это не ваша вина.
– В некотором смысле моя.
– Что Вермандуа нас предал? Что Голландская Ост-Индская компания оказалась кучкой продажных обманщиков? Нет, это не ваша вина. А если бы вы не толкнули меня через перила моста, я был бы уже на эшафоте. Кстати, кто вам сказал, что я буду расстроен, если не попаду в Бразилию? Сейчас я вполне доволен тем, что нахожусь здесь. Чего стоит один этот сад и все эти книги! Кроме того, я обещал ботанику, что сделаю ему теплицу. Короче говоря, я подумываю о том, чтобы остаться здесь.