Порядок тут царил образцовый. Весь садовый инструмент был аккуратно расставлен и разложен по специальным полкам и подставкам. Стройными рядами стояли пакеты с удобрениями. Отдельно целые, а отдельно уже вскрытые. На других полках помещались горшочки с какой-то рассадой и коробки с луковицами и корневищами. На полу громоздились специальные ящики, предназначенные для хранения опилок и торфа. Но даже подобия стремянки в сарае не обнаруживалось. Правда, тут была садовая лестница, но для ремонта в доме она, разумеется, не подходила.
В момент, когда парочка с пристрастием разглядывала чужую садовую лестницу, вторая дверь, ведущая внутрь дома, вдруг отворилась, и на пороге возникла старшая сестра. Та самая, что, по словам Вернера, служила в гестапо. Несмотря на прожитые годы, зрение у старухи было отменное, и преступную парочку она сразу же увидела.
– Ах! – воскликнула она, роняя горшок с каким-то растением. – Почему вы здесь?
– Извините, – пробормотал Вернер. – Дела.
И с этими словами он словно испарился. Анна приготовилась было последовать его примеру, как ее остановил окрик старухи.
– Деточка, будь с ним поосторожней! – посоветовала она Анне. – У него с головой с детства были проблемы. Если почувствуешь, что он совсем не в себе, беги к нам, мы сумеем тебя защитить. А то жила тут одна перед тобой…
– Аннья! – раздался призывный крик из глубины сада.
Старуха величественно кивнула, отпуская Анну, и склонилась над погибающим цветком.
– Убедилась?! – набросился на Анну Вернер, когда девушка догнала его возле низенького заборчика, разделяющего участки.
– Стремянки нет, – подтвердила Анна, размышляя над словами старухи.
Оказавшись дома и дождавшись подходящего момента, который вскоре и наступил, уже в постели она спросила:
– Я у тебя первая девушка, прибывшая к тебе в гости по объявлению?
– Конечно! – горячо воскликнул Вернер. – Первая и последняя. Я без ума от тебя. И мы обязательно поженимся, как только я получу развод.
– И когда это будет? – в сотый раз поинтересовалась Анна.
– Через полгода, – как и раньше, ответил ей Вернер.
Отвернувшись к стене, Анна принялась подсчитывать. Знакомы они с Вернером уже больше двух месяцев. Первый разговор о разводе зашел тоже около двух месяцев назад. И тогда срок тоже был определен в полгода.
– Такое впечатление, что для тебя время остановилось, – сказала Анна.
– Что ты имеешь в виду? – удивился Вернер. – Я так молодо выгляжу?
Но Анна его разочаровала.
– Нет, – буркнула она. – Я хочу сказать, что ты что-то темнишь с разводом. Два месяца назад говорил через полгода, теперь тоже полгода. А что будет через пару месяцев, снова полгода?
– В чем ты меня подозреваешь? – обиделся Вернер. – До того, как подать бумаги на развод, я думал так, а потом срок изменился.
– Так ты уже знаешь число или хотя бы месяц, на который назначено ваше дело? – оживилась Анна.
– Это будет в апреле – мае.
– Так в апреле или в мае? – не отставала Анна.
Вернер рассердился. Он сказал, что Анна слишком торопит события. Они еще толком не знают друг друга, у них впереди масса прекрасных дней, и она должна предоставить ему все решать самому. Столь конкретно высказавшись, он возмущенно попыхтел еще некоторое время, потом отвернулся и приготовился уснуть.
– Когда ты оформлял мою страховку, потом посылал вызов, переводил деньги, согласовывал со мной мой маршрут, то проявлял такую осведомленность, словно тебе этим уже приходилось заниматься, – проговорила Анна в спину Вернера.
Слова Анны оказались последней каплей. Вернер обиделся словно ребенок, схватил свою подушку и одеяло и ушел ночевать в гостиную на диван. Предполагалось, что за ночь Анна одумается и утром уже будет вести себя снова как шелковая. Но не на ту напал.
Внезапно до слуха мужчины донесся знакомый шум, его он бы не спутал ни с каким другим. Так реветь могла только большая грузовая машина. Не поверив своим ушам, он снова прислушался. На этот раз звук был другим, потом к нему присоединился еще один, и они оба затихли вдали. Мужчина рванул вперед, не обращая внимания на то, что его обувка снова развалилась и он режет ноги об обледенелую землю. Через четверть часа, оставив за собой кровавую цепочку следов, он вышел к шоссе. По трассе катили огромные фуры, в которых, как он убедился, сидели храбрые парни. Настолько храбрые, что отваживались брать попутчиков даже в самых глухих местах. Уже через несколько минут возле мужчины остановился тяжелогруженый «TIR», и путник оказался в благословенном тепле водительской каюты. В одной его руке тут же появилась кружка с крепким чаем пополам со спиртом, а в другой огромный кусок хлеба с мясом. Перед его глазами расстилалось шоссе, которое вело с ненавистного ему востока на родной запад.
Утром, выслушав перечень ее сегодняшних дел и получив дежурный поцелуй в щечку, Анна приятно разнообразила свой день, отправившись с визитом к соседским старушкам. Правда, перед этим она выпотрошила почтовый ящик. К счастью, почту приносили уже после ухода Вернера. Писем было всего три. Аня разорвала их на мелкие клочки, которые закопала в землю, и только потом пошла в гости.
Встретили ее ласково. Старушки уже позавтракали, но для гостьи сварили горячий шоколад и подали к нему домашнее печенье. За шоколадом выяснилось, что обе сестры внимательно следят за положением дел в России и осведомлены о них значительно лучше самой Анны. Поэтому она поспешила перевести разговор в нужное ей русло, пока старушки не засомневались в том, что она действительно русская.
– Вчера вы говорили, что к Вернеру уже приезжала какая-то девушка? – обратилась она к старшей сестре – Гертруде.
– Не одна, а целых три, – поправила ее старуха. – Приезжать они приезжали, а вот как уезжали, мы не видели.
И обе сестры многозначительно замолчали.
– Что вы хотите сказать? – внезапно осипшим голосом спросила Анна.
– Мы в чужие дела не вмешиваемся, каждый живет как знает, – подала голос младшая – Эльза. – Думай сама. Но мы всегда рядом, помни об этом.
– А правда, что вы в войну служили в разведке? – поинтересовалась Аня. – Мне так Вернер сказал.
– Вот! – неожиданно обрадовалась старшая. – А я что говорила, он точно ненормальный! Надо же такое придумать – служила в разведке! Да кто бы меня туда взял? У нас дед был швед, а бабка наполовину русская, и об этом все знали. Мы с мамой всю войну тряслись от страха, что нами заинтересуются. Уехали из Берлина и обосновались здесь. Деды к тому времени уже умерли, а здесь нас никто не знал, так что донести не мог. Мы говорили, что бежали от бомбежек, что в Берлине слишком опасно, дом наш все равно разрушен и теперь мы будем жить здесь. Так и получилось.