Одинокий странник (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Джек Керуак cтр.№ 32

У меня была очень приятная комната, как я говорил, на крыше, с патио, звезды по ночам, море, молчание, французская квартирная хозяйка, китайская экономка – шести-и-семь-футовый голландец-педераст, живший по соседству и приводивший каждую ночь к себе арабских мальчиков. – Никто мне не докучал.

Паром из Танжера в Альхесирас был очень печален, потому что весь освещен так весело ради ужасного предприятия перебраться на другой берег. —

В Медине я нашел спрятанный испанский ресторан, где подавали следующее меню за 35 центов: один стакан красного вина, креветочий суп с мелкой лапшой, свинина в красном томатном соусе, хлеб, одно жареное яйцо, один апельсин на блюдце и один черный кофе-эспрессо: руку дам на отсечение. —

Ради писательства и спательства, и думательства я ходил в местную прохладную аптеку и покупал «Симпантину» для возбужденья, «Диосан» для кодеиновых грез, и «Сонерил» для сна. – Тем временем мы с Барроузом также раздобыли немного опия у парня в красной феске в Соко-Чико, и смастерили себе каких-то самодельных трубок из старых банок от оливкового масла, и курили, распевая «Уилли-Мочалку», а назавтра смешали пахтача и кифа с медом и специями, и сделали себе кексиков «Маджун» и съели их, жуя, с горячим чаем, и пошли на долгие пророческие прогулки в поля маленьких беленьких цветочков. – Однажды днем улетев по гашишу, я медитировал на своей солнечной крыше, думая «Все, что движется, есть Бог, и все, что не движется, есть Бог» и при этом переизречении древней тайны все, что двигалось и шумело в Танжерском дне, похоже, вдруг возликовало, а все, что не двигалось, вроде возрадовалось…

Танжер очаровательный, четкий, приятный город, полный изумительных континентальных ресторанов вроде «El Paname» и «L’Escargot» ^[13] с такой кухней, что слюнки текут, сладкими снами, солнышком и целыми галереями святых католических священников возле того места, где я жил, которые молились к морю каждый вечер. – Пускай повсюду будут оризоны! —

Меж тем безумный гений Барроуз сидел, печатая, диковласый у себя в садовой квартире следующие слова: – «Мотель Мотель Мотель одиночество стонет через весь континент как туман над недвижной маслянистой водой приливных рек…» (имея в виду Америку). (В изгнании Америка всегда вспоминается.)

В День независимости Марокко моя большая 50-летняя сексуальная арабская негритянка-горничная убрала мне комнату и сложила мою грязнющую нестираную футболку аккуратно на стуле…

И все же иногда Танжер бывал невыразимо скучен, никаких флюидов, поэтому я уходил две мили вдоль берега среди древних ритмичных рыболовов, которые тянули сети поющими бандами с какой-то древней песней вдоль прибоя, оставляя рыбу плескаться в морскоглазном песке, а иногда я смотрел офигительные футбольные матчи, разыгрываемые в песке безумными арабскими мальчишками, некоторые причем забивали голы бросками назад через голову под аплодисменты целых галерей детворы. —

И бродил я по Магрибской Земле хижин, коя прелестна, как земля старой Мексики со всеми ее зелеными холмами, burros, старыми деревьями, садами. —

Однажды днем я сидел на речном дне, втекавшем в море, и смотрел на высокий прилив, распухавший выше моей головы, и внезапный шторм вынудил меня бежать обратно вдоль берега к городу, как звезду легкой атлетики на рысях, весь промок, и вдруг на бульваре кафе и отелей вышло солнце и осветило мокрые пальмы, и от этого у меня возникло старое ощущение – бывает у меня такое застарелое чувство – я подумал обо всех.

Чудной городок. Я сидел на Соко-Чико за столиком кафе, наблюдая, как мимо проходят субъекты: Чудно́е воскресенье в Феллахской Арабляндии с, как ожидаешь, таинственными белыми окнами и дамами, мечущими кинжалы, и ты и впрямь видишь, но ей-богу, женщину там, что я видел в белой вуали, сидящую, вглядываясь у Красного Креста над маленькой вывеской, гласившей: – «Practicantes, Sanio Permanente ^[14], TF No. 9766» крест при этом красный – прямо над табачной лавкой с багажом и картинками, где маленький голоногий мальчик опирался на прилавок с семейством онаручночасовленных испанцев. – Меж тем проходили английские моряки с подводных лодок, стараясь все больше и больше напиться малагой, однако спокойные и затерявшиеся в сожаленьях по дому. – Два маленьких арабских хеповых кошака устроили себе краткую музыкальную болтологию (десятилетние) и даже расстались, толкнувшись плечьми, на одном мальчике была желтая ермолка и синий лепень. – Черные и белые плитки уличного кафе, где сидел, испакощены одиноким танжерским временем – мимо протопал маленький лысостриженый мальчик, подошел к мужчине за столиком подле меня, сказал «Yo», и официант метнулся и шуганул его, крикнув «Yig». – Со мной за столиком сидел жрец в буром оборванном одеянье (какой-то hombre que rison), но смотрел в сторону, положив руки на колени, на зеленую сцену с ослепительно-красной феской, красным девчачьим свитером и красной мальчуковой рубашкой… Грезя о Суфии…

О стихи, что Католик заполучит в Исламской Земле: – «Святая Шерифская Мать моргает у черного моря… спасла ли ты финикийцев, тонущих три тыщи лет назад?.. О нежная царица полночных коней… благослови Марокеновы грубые земли!»…

Ибо они точняк были грубые земли, и я однажды выяснил, вскарабкавшись высоко в задние холмы. – Сначала прошел по побережью, в песке, где чайки все вместе группой у моря словно бы закусывали за столом, сияющим столом – поначалу я думал, они молятся – главная чайка возносила благодарственную молитву. – Сидя в прибрежном песке, я задавался вопросом, знакомятся ли в нем микроскопические красные жучки, спариваются ли вообще. – Попробовал сосчитать щепоть песка, зная, что там столько же миров, сколько песчинок во всех океанах. – О досточтимый из миров! ибо как раз в тот миг мимо с посохом и бесформенной кожаной торбой, и хлопковым узелком, и корзиной на спине прошел старый Бодхисаттва в мантии, старый брадатый воплотитель величия мудрости в мантии. – Я видел за много миль, как подходит он по пляжу – покрытый саваном араб у моря. – Мы даже не кивнули друг другу – это было чересчур, слишком уж давно мы с ним знакомы. —

После этого я вскарабкался вглубь суши и достиг горы, смотревшей на весь Танжерский залив, и вышел на тихий пастушеский склон, ах рев ослов и меее овец там наверху, что радуются в Юдолях, и глупенькие счастливенькие трели свихптичек, дуркующих в уединении скал и кустарника, овеваемого солнечным жаром, навеваемым морским ветром, и все теплое завыванье мерцает. – Тихие хижины из кустов-и-веток, похожие на Верхний Непал. – Лютые на вид арабские пастухи шли мимо, хмурясь мне, смуглые, бородатые, в мантиях, коленки голые. – К Югу лежали дальние африканские горы. – Подо мной на крутом склоне, где я сидел, были зеленовато-голубые деревушки. – Сверчки, рев моря. – Мирные горные Берберские Деревни или хутора, женщины с вязанками веточек на спинах спускаются с холма – девчушки среди кормящихся быков. – Сухие овраги в жирных зеленых луговинах. – И карфагеняне все исчезли?