Узор счастья - читать онлайн книгу. Автор: Людмила Синицына cтр.№ 25

Они остановились возле последних ящиков, где были сложены работы Максима. Рядом с ними уже стоял рабочий с инструментами. Время от времени по залам проходил владелец галереи, он смотрел, как висят работы. Поскольку Даня и Светлана следовали указаниям самого автора и развешивали картины в той последовательности, как было указано в записке Максима, — никаких возражений у владельца, мсье Дюдьваньона — сдержанного, невысокого роста француза с тщательно ухоженными усиками, — не было. Судя по всему, он оставался доволен старательностью помощников, приглашенных известным художником.

Они бы все сделали вовремя, потому что оба страшно боялись не успеть. Но накануне вечером, перед уходом, Светлана прошла еще раз по первому залу и поняла, что вызывает у нее смутное недовольство. «Автопортрет». Нарочито ровный, спокойный фон. И его лицо. Пристальный взгляд пронзительно-голубых глаз. Легкий разворот плеч, так что он, казалось, вот-вот повернется и уйдет. Непослушная прядка волос падает на лоб. Рот спокоен, но четкая линия губ говорит о решительном, несгибаемом характере. Глядя в глаза художнику, Светлана невольно вздрогнула. Какую-то долю секунды она чувствовала на себе точно такой же взгляд, когда сидела в аудитории. Усилием воли ей удалось отогнать эти воспоминания. Сейчас дело было не в ней и не в ее чувствах. Сейчас главное — понять, почему ей кажется, что две работы, которые располагаются по обеим сторонам от портрета, кажутся не совсем уместными, вялыми рядом с этим напряженным взглядом.

По мнению Максима, автопортрет должны были окружать два пейзажа. Сами по себе эти пейзажи выглядели замечательно. Сочные, яркие, живые. Но рядом с автопортретом должно было находиться что-то, что каким-то образом либо подчеркивало бы, либо уравновешивало внутреннюю напряженность.

— Что? — спросила она себя, мысленно перебирая картины, которые знала уже назубок.

Это ощущение — что здесь должны висеть другие работы — не покидало ее с первой минуты. И, останавливаясь всякий раз возле этой стены, она снова чувствовала неудовлетворенность. А что, если попробовать перевесить пейзажи на другое место? Вопреки желанию автора. Не слишком ли много она хочет взять на себя? — подумала Светлана. А все же? Если попробовать? В конце концов всегда можно все вернуть на прежнее место. Она решила посоветоваться с Даней. Тот с сомнением покачал головой.

— Ну посмотри сам. Здесь — сумерки, тон приглушенный. И здесь тоже. Они гасят автопортрет. Давай попробуем что-нибудь другое.

— Что именно?

— Из второго зала. Где куст с птицей и натюрморт с маской и оружием. Помнишь? С одной стороны будет эта маска — черные прорези глаз, рта, под ней — копья, стрелы, щит — все такое ритмически напряженное, острое, резкое. А с другой — куст и птица.

— Ну конечно, помню, — кивнул Даня, размышляя. — А почему именно их?

— Не знаю сама. Внутренний голос подсказывает.

— Не слишком ли много символики получится? — спросил Даня, когда они прошли во второй зал, и он более внимательно принялся разглядывать картины, на которые указала Светлана.

— В этой стране нет ни одной вещи, лишенной символики. Посмотри на любой узор циновки, на любую вышивку — все они делаются, чтобы защититься от злых духов. Каждая насечка на ноже — целая история. Зрители здесь иначе рассматривают картины, чем, скажем, в России. Правда?

— Правда, — кивнул Даня, вспоминая просмотренную накануне книгу о работах африканских художников.

— Думаю, это не покажется навязчивым. Давай попробуем завтра. Если что — перевесим на прежнее место, — повторила она.

На том и порешили.

— Ты сейчас куда? — спросил Даня.

— Хочу пойти порисовать на базаре. Там такие колоритные торговки рыбой. Что они ухитряются соорудить на голове из куска ткани — уму непостижимо. А ты?

— На берег океана. У меня остался незаконченным этюд с рыбаками.

— Я там утром уже делала наброски, — улыбнулась Светлана. — Они плавают на этих узких, как ножи, лодках с такой ловкостью!

— А я проспал, потому что ночью смотрел, как танцуют. Под утро не выдержал, ушел. А они все еще танцевали.

— Тогда я после своих торговок схожу туда. А это... — Она замялась, хотела спросить «не опасно ли», но поняла, насколько неуместно может прозвучать такой вопрос здесь. Они ходили где угодно и когда угодно. Ни разу она не видела не только злого, но даже раздраженного или просто недовольного чем-то человека.

«Самые озабоченные и хмурые — это, наверное, мы с Даней», — подумала про себя Светлана.

Но только вечером, когда она пришла на звуки тамтамов к площадке, где уже самозабвенно танцевали молодые люди, Света поняла, насколько может отличаться один стиль жизни от другого. Ей всегда нравилось танцевать. И она очень ценила в других пластику, способность двигаться в такт музыке. Но здесь было что-то совершенно иное. Здесь тело и звук сливались. Не сам человек диктовал рукам и ногам, как, в каком ритме двигаться, что им делать, в каком порядке, а послушное ритму тело...

«Нет, даже не послушное, — перебила себя Светлана, завороженно смотревшая на площадку. — Такое впечатление, что ритм вселяется в человека и оттуда, изнутри, растекается по каждой клеточке тела так, что становится единым целым».

Это нельзя было назвать танцем. Это был особый обряд. Обряд, в котором каждый из присутствующих забывал о себе, о своем я, о том, что он делал, собирается делать, и через звук и движение полностью растворялся в окружающем мире. Неудивительно, что эти молодые люди получали такой мощный заряд энергии через танец. Танцуя чуть ли не до утра, на другой день они оставались бодрыми и свежими. С огромным трудом Светлане удалось убедить себя вернуться в гостиницу — ее не оставляла мысль о том, что завтра им еще надо попробовать перевесить картины. Но ночью во сне ее все равно настиг ритм тамтамов, и там, во сне, она уже не боялась вступить в круг... И наутро проснулась бодрой и свежей. Ее переполняла такая энергия, что она даже засмеялась, когда открыла глаза и увидела светлый квадрат окна.

Первую работу Даня перенес без особого энтузиазма, только уступая натиску Светланы. Ему не хотелось нарушать установленного ими же равновесия. Но когда он повесил куст и птицу рядом с автопортретом, то сам увидел: работа сразу обрела иной смысл, заиграла, что называется. После чего безропотно пошел за натюрмортом с масками. А оба пейзажа заняли места во втором зале.

Светлана в это время наводила последние штрихи: еще раз вытерла шваброй пол и огляделась — не осталось ли где чего. Но зал сверкал чистотой. В вазах стояли цветы. Нигде ни пылинки, ни соринки. Они справились с заданием раньше намеченного. Отступив на шаг, Даня еще раз посмотрел на стену:

— Действительно, намного лучше, — признал он.

Довольные собой, они уже собирались уходить, как вдруг услышали рассыпчатый говорок владельца галереи, который пару раз приглашал их к себе в кабинет пить кофе.

Светлана и Даня обернулись. Рядом с мсье Дюдьваньоном шел Максим. Заметив замерших студентов, он направился к ним и поздоровался. Улыбка его была вежливой, но взгляд казался озабоченным, если не печальным. Словно Максим думал о чем-то другом. Значит, его отсутствие было вызвано не тем, что он решил отдохнуть где-нибудь, поохотиться, как предположил Даня. Видимо, он был вынужден отлучиться по каким-то делам. Ведь Максим не случайно решил выставиться здесь. Что-то его связывало с Драгомеей. Остановившись перед стеной, где по обе стороны от автопортрета оказались две новые работы, Максим какое-то время стоял неподвижно, потом отступил на шаг, повернулся и негромко спросил: