Однако есть причины думать, что Вебер, даже ошибочно указав причины явления, установил нечто важное. Как он и указывал, после Реформации протестантские страны Европы развивались быстрее католических, и в 1700 году доход на душу населения этих стран сравнялся, а к 1940 году показатель протестантских стран превысил показатель католических на 40 %
[644]. Экономическое положение бывших колоний протестантских стран с 50-х годов было лучше положения колоний католических стран, хотя религия и не является достаточным объяснением этого
[645]. Из-за того, что Лютер находил очень важным индивидуальное изучение Библии, протестантизм поощрял грамотность, не говоря уже о печати, а эти две вещи, бесспорно, поощряли экономическое развитие (накопление “человеческого капитала”), а также науку
[646]. Эти положения верны не только для таких стран, как Шотландия, где расходы на образование, количество школьников и уровень грамотности были исключительно высоки, но и для всего протестантского мира. Миссионеры-протестанты способствовали изучению грамоты, что способствовало развитию колоний. Однако этого нельзя сказать о миссионерах-католиках, действовавших со времен Контрреформации до Второго Ватиканского собора (1962–1965)
[647]. Именно благодаря протестантским миссионерам в английских колониях школу посещало детей в среднем в 4–5 раз больше, чем в колониях других стран. В 1941 году более 55 % жителей нынешнего штата Керала были грамотны. Этот показатель выше, чем в любом другом районе Индии, он в 4 раза выше среднеиндийского и сопоставим с уровнем беднейших европейских стран вроде Португалии. Это произошло потому, что протестантские миссионеры, призванные старинной христианской общиной, в Керала действовали активнее, чем где-либо еще в Индии. А в тех британских владениях, где протестантских миссионеров не было (например, в мусульманских областях или протекторатах, таких как Бутан, Непал и Сикким), уровень образованности не был заметно выше
[648]. Уровень прежней активности миссионеров-протестантов, оказалось, отлично служит входной переменной для оценки состояния экономики и политической стабильности в постколониальных странах. Недавние опросы показывают, что для протестантов характерен необычно высокий уровень взаимного доверия – важного условия развития эффективной кредитной сети
[649]. Представляется, что верования (но не обрядность) и экономический рост, в общем, взаимосвязаны – особенно в регионах, где представления о рае и аде стимулируют одобряемое поведение в нашем, а не в потустороннем мире. Это поощряет не только усердный труд и взаимное доверие, но и бережливость, честность и открытость, то есть экономически выгодные черты
[650].
Религия важна. Мы увидели, какую роль сыграла конфуцианская “этика недеяния” в отказе императорского Китая от конкурентной организационной структуры, которая способствовала переменам в Западной Европе – даже если Китай и был далек от статичного общества, описанного Вебером в работе “Конфуцианство и даосизм” (1916) – продолжении “Протестантской этики”. Мы увидели, как власть имамов и мулл устранила любую возможность научной революции в исламском мире. Мы также увидели, как католическая церковь тормозила экономическое развитие Южной Америки. Но, возможно, крупнейший вклад религии в истории западной цивилизации принадлежит протестантизму, заставившему Запад не только работать, но также копить и читать. Промышленную революцию вызвали технический прогресс и рост потребления, но не только. Революция требовала требовала роста интенсивности труда и увеличения рабочего времени, накопления капитала путем сбережений и инвестиций, но прежде всего – накопления человеческого капитала. Грамотность, поощряемая протестантизмом, была неимоверно важна для этого.
Если поразмыслить, стоит скорее говорить о протестантской этике слова. Но возникает вопрос: утратил ли Запад и свою веру, и сопутствовавшую ей этику?
Слови кайф!
Наши современники-европейцы – самые большие на планете бездельники. В среднем они работают меньше американцев и гораздо меньше азиатов. Из-за долгого обучения и раннего выхода на пенсию работает меньшая доля европейцев. Например, трудится всего 54 % бельгийцев и греков старше 15 лет (сравните с 65 % американцев и 74 % китайцев)
[651]. В 1980–2010 годах в Европе безработными в среднем было больше трудоспособных граждан, чем в любом другом регионе развитого мира. Европейцы охотнее участвуют в забастовках
[652]. И, наконец, из-за сравнительно короткого рабочего дня и сравнительно долгого отпуска европейцы работают меньше
[653]. В 2000–2009 годах средний американец трудился чуть менее 1711 часов в год (из-за финансового кризиса рабочий день у многих сократился). Средний немец работал на 16 % меньше – 1437 часов. Это – результат длительной дивергенции. В 1979 году разница между европейским и американским показателями была незначительной. Тогда средний испанский рабочий трудился больше среднего американского. С тех пор продолжительность рабочего времени в Европе сократилась на Vs. Продолжительность рабочего времени в Азии тоже уменьшилась, однако средний японский рабочий все еще работает столько же, сколько средний американец, а в Южной Корее – в среднем на 39 % больше. В Гонконге и Сингапуре трудятся на треть больше, чем американцы
[654].
Трудовая этика: сколько работают на Западе и Востоке, 1950–2009 гг.