Цивилизация. Чем Запад отличается от остального мира - читать онлайн книгу. Автор: Ниал Фергюсон cтр.№ 70

Английская одежда была, конечно, чем-то большим, нежели признаком модернизации. Ни в чем так отчетливо не проявлялись градации британской классовой системы, как в костюме. То был мир, в котором вы естественным образом судили о статусе человека по покрою его одежды. К несчастью для Хирохито и вообще японцев, в том мире привыкли судить о достоинствах человека и по цвету кожи.

Когда Хирохито возвратился в Японию с западным гардеробом, будущий Эдуард VIII пошел на костюмированный бал со своим приятелем майором Эдуардом Дадли Меткалфом (“Фрути”). Оба были наряжены “японскими кули”. С их точки зрения, такие костюмы были столь же абсурдными, как и западная одежда японцев. В письме к любовнице Эдуард называл Хирохито “обезьяной в орденах” и сообщал, что японцы “плодятся как кролики”. Япония Хирохито восхищалась прогрессивностью Запада и обижалась на его высокомерие. Казалось, чтобы сравняться с Западом, Японии следует обзавестись самым модным аксессуаром: империей. Это не отняло много времени. В 1895 году европеизированный флот Японии разгромил устаревший Бэйянский флот китайцев при Вэйхайвэе. На японских гравюрах того времени победители изображены почти европейцами (даже лица), а побежденные с их косицами и несоразмерно широкими рукавами выглядят так, как и полагается неудачникам ^[581]. Но то было лишь начало. Японцы, разочарованные тем, что после войны их вынудили согласиться на контрибуцию вместо территориальных приобретений, начали понимать, что европейские империи отказываются признать их равными. Министр иностранных дел Иноуэ Каору писал:

Первое настоящее столкновение с Западом произошло в 1904–1905 годах во время Русско-японской войны за Маньчжурию. Решительная победа Японии в море и на суше стала сигналом миру: в небесах не написано буквально ничего о западном господстве. С правильными институтами и с техникой, не говоря уже о правильной одежде, азиатская империя способна одолеть европейскую. Уже в 1910 году можно было предположить, что Япония в XX веке по экономическим показателям догонит даже Великобританию (что и произошло: в 1980 году ВВП Японии на душу населения превысил английский уровень). Прискорбно, что путь Японии с 1910 по 1980 год не был прямым.

Первая мировая война стала войной метрополий, упражнявшихся на своих заморских владениях. Она привела к краху 4 монархий. Вудро Вильсон (первый из 4 американских президентов-демократов, втянувших страну в большую войну за океаном) стремился превратить этот международный конфликт в борьбу народов за самоопределение. Эту точку зрения, похоже, не поддерживали ни англичане, ни французы, чей тающий военный потенциал спасли американские деньги и солдаты. Чехи, эстонцы, грузины, венгры, литовцы, латыши, поляки, словаки и украинцы были не единственными, кто вкусил тогда свободы. Ее почувствовали арабы и бенгальцы, не говоря уже об ирландцах-католиках. К концу 1939 года ни одно из национальных государств, образовавшихся после Первой мировой войны (кроме Ирландии и, может быть, Венгрии), не сохранило независимость в полной мере. Карта Европы, основанная на принципах Мадзини, исчезла.

Альтернативный подход Владимира Ленина предусматривал учреждение Союза Советских Социалистических Республик, который теоретически мог занять всю Евразию. Этот план стал возможен из-за исключительной экономической ситуации. Поскольку все правительства отчасти финансировали войну, выпуская краткосрочные долговые обязательства и обменивая их на наличные в своих центральных банках (короче говоря, печатая деньги), росла инфляция. А из-за того, что многие мужчины ушли на фронт, в тылу стала ощущаться нехватка рабочих рук. Это побуждало пролетариев требовать повышения заработной платы. К 1917 году во Франции, Германии и России бастовали уже сотни тысяч человек. Сначала эпидемия “испанки”, а после большевизм охватили мир. Как и в 1848 году, порядок городской жизни был нарушен, однако в этот раз инфекция распространилась и на Буэнос-Айрес, и на Бенгалию, и на Сиэтл, и на Шанхай. Тем не менее пролетарская революция потерпела неудачу везде, кроме Российской империи – ее большевики воссоздали после жестокой гражданской войны. Ни один другой социалистический лидер не насаждал “демократический централизм” – противоположность демократии – безжалостнее Ленина, отбросившего парламентаризм и развязавшего террор против своих оппонентов. Кое-какие меры (национализация банков, конфискация земли) большевики позаимствовали из “Манифеста” Маркса и Энгельса. Другие рецепты взяты скорее у Робеспьера ^[583]. “Диктатура пролетариата”, фактически диктатура большевиков, явилась вкладом самого Ленина. Это было еще хуже, чем воскрешение нигилиста Базарова из “Отцов и детей” Ивана Тургенева (1856). Об этом Федор Достоевский, друг Тургенева, предупредил Россию в эпилоге романа “Преступление и наказание” (1866). Раскольников видит кошмар о “страшной, неслыханной и невиданной моровой язве, идущей из глубины Азии на Европу”:

Люди… становились… бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали зараженные. Никогда не считали непоколебимее своих приговоров, своих научных выводов, своих нравственных убеждений и верований. Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали… Люди убивали друг друга в какой-то бессмысленной злобе… Армии… вдруг начинали сами терзать себя, ряды расстраивались, воины бросались друг на друга, кололись и резались, кусали и ели друг друга.

На Востоке почти ничто не могло сдержать большевистскую эпидемию. На Западе она не смогла пересечь ни Вислу, ни Кавказ благодаря трем одаренным политическим деятелям, осуществившим тот синтез национализма и социализма, в котором проявился дух того времени: Йозефу Пилсудскому из Польши, Кемалю Ататюрку из Турции и Бенито Муссолини из Италии. Поражение Красной армии под Варшавой (август 1920 года), изгнание анатолийских греков (сентябрь 1922 года) и фашистский марш на Рим (октябрь 1922 года) ознаменовали начало новой эпохи – и появление новой моды.

За исключением Муссолини (носившего костюм-тройку, рубашку со стоячим воротничком и гамаши), большинство участников шоу “марш на Рим” были одеты в самодельную униформу: черные рубашки, обмотки, высокие ботинки. Идея заключалась в перенесении мужественности и воинственности в жизнь после Великой войны и в малой войне с левыми на улицах и площадях. Единообразие стало модным – единообразие одежды, без неприятной армейской дисциплины. Как показывают многочисленные фотографии в прессе, знаменитый фашистский марш был скорее прогулкой. Итальянский националист Джузеппе Гарибальди первым сделал красный цвет рубашек символом политического движения. К 20-м годам XX века верх определенного цвета стал обязательным для правых: итальянские фашисты выбрали черный цвет, немецкие штурмовики – коричневый.