На льду - читать онлайн книгу. Автор: Камилла Гребе cтр.№ 32

В такую погоду пришла сюда следить за Йеспером. Как сталкер. Если бы кто-нибудь сказал мне месяц назад, что я буду заниматься чем-то подобным, я бы рассмеялась и сочла его безумцем.

Но я просто не знаю, что еще мне предпринять. Мне нужно с ним поговорить. Мне так мало известно о Йеспере. Столько пробелов надо заполнить. Слишком много вопросов и слишком мало ответов. Может, я вообще ничего о нем не знаю.

Проходит пара часов, дождь идет не переставая. Время от времени дверь напротив открывается, выходят люди и исчезают в темноте. В мою сторону никто не смотрит. Я стала невидимкой, превратилась в камень. Дождь проникает в мое укрытие вместе с ветром. Капли дождя стекают по голове, по затылку, по рукам. Я пританцовываю на месте, чтобы удержать тепло. Разминаю руки. Ровно в десять минут седьмого он выходит на улицу.

Я сразу понимаю, что это он. Ветер развевает расстегнутое черное пальто. Под ним костюм. Он стремительным шагом идет в сторону Хамнгатан. А я стою как парализованная и не могу двинуться с места. Тело меня не слушает, оно словно примерзло к мостовой.

Я не видела Йеспера всего пару недель, думаю я, а кажется, прошли месяцы. Все эти разговоры, эсэмэс, и вот он здесь, мужчина, которого я люблю, тень под дождем.

Наконец ко мне возвращается способность двигаться. Я выхожу из арки и бегу за ним. Дождь бьет мне в лицо, но времени открывать зонтик нет, не хочу упустить Йеспера из виду.

Он идет уверенной и грациозной походкой, словно танцуя под дождем. И внезапно исчезает, будто проваливается сквозь землю. Я ускоряю бег и вижу, что он спустился на парковку. Ну разумеется. Как я об этом не подумала? Конечно, он ездит на машине на работу. Что мне теперь делать? Я оглядываюсь по сторонам. Машин не видно. Ни такси, ни других. В двадцати метрах впереди открываются ворота. Фары освещают черный асфальт. У Йеспера черный «Лексус». Я вижу его силуэт в свете фонарей. И тут автомобиль выезжает с парковки и исчезает в темноте.

Я не замечаю дождя, не чувствую холода. Иду вниз в сторону Нюбруплан. До дома четверть часа быстрым шагом, но зачем спешить. Дома меня ничего не ждет. Делать мне дома совершенно нечего. В парке Кунгстрэд-горден безлюдно. Внезапно я испытываю искушение перейти улицу, войти в парк и лечь где-нибудь под деревом и лежать так на мокрой траве, забыв обо всем. Стать единым целым с растениями, с гравием, с мокрой осенней листвой. Исчезнуть. Забыться. Может быть, умереть.

А потом я думаю о Спике. Мне сложно не думать о нем в такие моменты. На первый взгляд он был обычным парнем. Темные волосы средней длины, потертые мешковатые джинсы, клетчатые рубашки. Он был намного старше меня. Ему было лет двадцать пять, не меньше.

В тот год в школе много о нем шептались. Девочкам нравилось его обсуждать. Я же была изгоем. Я не участвовала в жизни класса, только наблюдала со стороны. Может, я была застенчивой, может, меня просто не интересовали другие дети. Может, я плохо помню то время.

В ту осень на уроках труда мы занимались изготовлением ножей, мисок и прочей ерунды, которую можно было подарить семье и друзьям. У меня никак не выходил нож для резки масла. Сперва он вышел слишком большим и неудобным. Потом я попыталась его уменьшить, но в итоге он превратился в барабанную палочку.

– Осторожно, а то от него вообще ничего не останется, – сказал Спик и подмигнул мне.

Я не нашлась что ответить и густо покраснела.

«Ты находишь его симпатичным?» – спросила Элин в тот же день. «Я не знаю», – ответила я честно, потому что никогда не рассматривала его как парня. Он был просто одним из учителей, просто моложе и забавнее других. Но все равно взрослым. Старым.

– Я могу тебе помочь попозже, – предложил Спик, сметая стружки с доски на пол. Я чувствовала на себе его взгляд, но не осмелилась поднять глаза и только кивнула.

Весной в тот год у папы случился этот срыв. Он погрузился в темноту, из которой сам не мог выбраться. Ему стало страшно выходить на улицу. Он все время проводил взаперти в квартире на Капельгрэнд. Папа был беспомощен перед лицом страшной болезни под названием депрессия.

За окном просыпалась к жизни весна, а папа лежал в кровати и разглядывал обои, словно ища в них ответы на все вопросы.

Мама пыталась с ним поговорить. Они вели длинные разговоры полушепотом в спальне. Я хотела подслушать, но не смогла. Но уже одного шепота достаточно было для того, чтобы понять, что это что-то нехорошее.

Пивные банки и винные бутылки пропали из кухни. Теперь по возвращении из школы мне случалось видеть маму за готовкой. Она делала тефтели и запекала сосиски с томатами и луком под сыром. Я не привыкла видеть ее такой и сильно нервничала. Часто ее попытки заняться домашним хозяйством заканчивались катастрофой.

Например, когда она пыталась подшить шторы. Концы получились асимметричными, и в ярости она порвала шторы на лоскуты и выкинула в окно. Эти лоскутья потом висели на кустах несколько месяцев, напоминая о взрывном характере мамы. Швейную машинку она швырнула в папу, от чего у него долго не проходил темный синяк на плече.

Я посмотрела на нож и вздохнула.

– Что случилось? – спросила Элин.

– Он уродливый.

Элин ничего не сказала. Она вернулась к работе над деревянной шкатулкой. Все, за что Элин ни бралась, у нее получалось. У нее были золотые руки. Стоило им прикоснуться к железу, дереву или ткани, как они волшебным образом знали, что нужно делать. Мои же руки меня никогда не слушались. Они портили и ломали все, к чему прикасались. По крайней мере мне так казалось.

Элин осторожно провела наждачной бумагой по и так безупречной крышке, убирая невидимые глазу неровности, и одновременно надула пузырь из жевательной резинки «Хубба Бубба». Мари, сидевшая перед нами, повернулась к Элин.

– Ты пойдешь на вечеринку к Микке?

Элин пожала плечами.

– Еще не решила. У Петры тоже вечеринка. В тот же день.

– Петра чудная.

Элин улыбнулась.

– А Микке жалкий.

Мари рассмеялась. Видимо, в пятницу им будет из чего выбрать. Она поправила длинные волосы и вернулась к работе. Я молча разглядывала свой нож. Меня никогда никто не спрашивал, пойду ли я на вечеринку. Хорошо еще, что надо мной в школе не издевались. Все были ко мне добры. Если замечали. Потому что по большей части я для них не существовала. Для одноклассниц я была просто еще одним предметом мебели в комнате.

Я не знала, как к этому относиться. Наверно, мне стоило бы расстраиваться, чувствовать себя изгоем, ненавидеть их. Но, по правде говоря, я была рада возможности не участвовать во всем этом спектакле. Я не испытывала никакого желания идти на вечеринку к Микке, напиваться и блевать в клумбу и потом заснуть на коврике в ванной. И мне было неинтересно слушать вечные жалобы Мари на ее парня или тусоваться с Элин у киоска. Я предпочитала смотреть телик дома. Раздался звонок.

Ученики начали выходить из класса. Спик махнул мне задержаться.