Високосный, 2008 год - читать онлайн книгу. Автор: Александр Омельянюк cтр.№ 33

У меня, зато теперь будет полное моральное право в случае чего резко уйти от Надежды на другую работу, более интеллектуальную, и на большую зарплату. А уходя, ещё ей и ответить на её вопрос, почему мне там дают больше?: Надь! Ты мне здесь платишь за мои больные руки и ноги, а они-то мне будут платить за здоровую голову!

А эти, двое, тоже хороши! В отпуск не могли пойти?! В общем, мудачьё!

(Позже Нона сообщила Платону, что те всё лето маялись от безделья.)

Всё, это мне уже надоело! Я как чувствовал, что вокруг меня возникает напряжённость! Недаром Надежда несколько раз звонила мне в больницу! Надо теперь срочно менять мою тактику поведения в ООО «Де-ка»! Никаких дружеских отношений и смехуёчков! Мой работодатель Надежда. Она мне даёт работу и платит. Вот с нею я и буду иметь все дела! А остальным я ничего не должен! И они мне совершенно не интересны! Что надо, я о них узнал! Так, что и общаться нам незачем! Да и с нею лишний раз тоже! За что боролись, на то и напоролись, господа коллеги! – про себя возмущался несправедливо обиженный Платон.

Слушая Надежду, он молча кивал головой, в знак понимания сказанного начальницей, изредка перемежая кивки глухими звуками «Угу!».

Лишь после их разговора, уйдя к себе, Платон и пришёл к только что сделанному выводу, решив измениться. И ему, с его тренированным разумом и волей, было это сделать нетрудно. Он теперь отгородился от своих коллег не только каменной стеной, но и стеной отчуждения.

Когда Платон ещё думал о предстоящем выходе на работу, у него была мечта, чтоб не видеть ненавистного и надоедливого Гудина.

И она поначалу сбывалась. Гаврилыч уже был в отпуске, и должен был в нём пробыть ещё и следующую неделю.

А в первый же рабочий день на Платона обрушилась очень тяжёлая физическая работа. Он словно нарочно подвергся испытанию на прочность, вернее на силу и выносливость. Коллеги словно проверяли, вольно, или невольно, результаты его длительного лечения и реабилитации.

Алексей привёз полную грузовую «Газель» тяжёлых, почти тридцатикилограммовых, наполненных по сотне банок с сыпучими биодобавками, коробок. А сам под каким-то предлогом уехал отвозить на своей легковушке другой груз, хотя вполне мог бы пока задержаться и вместе с Платоном всё разгрузить на склад.

Платон сразу всё понял, но не стал отказываться от запрещённой для его организма работы. Он чувствовал себя, как никогда великолепно, и решил показать настоящий класс, утереть нос сопливым! Знай, мол, наших!

Он один выдвигал коробки к краю кузова грузовика, затем на животе стаскивал их на тротуар, а потом ставил на тележку по две штуки – иногда это делал сразу с кузова, минуя асфальт – и отвозил на склад, где забрасывал их на поддон аж до третьего яруса. Вскоре работа была сделана и Платон, как бы невзначай показал её Надежде. Та была в шоке!

– «И ты это сделал всё сам, один?! Ну, ты даёшь! Тебя действительно очень хорошо вылечили!» – лепетала она, словно оправдываясь перед ним.

Позже подъехал Алексей и приятно удивился, тут же пойдя, якобы, на попятную, лицемерно ноя:

– «Ну, что ты меня не подождал?! Вдвоём было бы легче!».

Как будто у водителя было время ждать ещё и Алексея?!

– «Да, ты, что? Наоборот, мне одному легче! Я же кистями таскать не могу, а один я беру на живот, как борец, и спокойно переношу, куда мне надо!».

– «А-а!» – с сочувствием протянул Ляпунов, с интересом разглядывая Платона, сожалея, что не удалось его упрекнуть в профнепригодности.

На этом вся тяжесть работы закончилась. Кочет выдержал проверку и восстановил статус-кво.

Вечером первого после отпускного рабочего дня Кеша спросил у отца, перед дачей заехавшего домой за одной из кошек:

– «Пап, я сегодня утром вышел за тобой в коридор, а там такая вонища!?».

– «А-а! Так это, сынок, последствие моего обувания!» – честно и невозмутимо пояснил тот.

– «И… гарной пищи!» – вдобавок отшутился он.

И снова каждый день он после работы стал ездить на дачу.

В пятницу утром, выехав теперь не из дома, а с неё, родимой и слегка подзаброшенной, на работу, Платон, стоя на платформе «Загорново» ожидал электричку. Вдруг его неожиданно одолела зевота. Видимо сказался более поздний дачный отбой, почти на два часа позже, чем в больнице. И недоспавший теперь ловил себя на мысли, что он сейчас зевает также смачно, как и Семёныч в больнице – громко и, как будто, со стоном.

В электричке, напротив Платона сидели две девушки и щебетали о чём-то своём, о девичьем. Но одна из них почему-то показалась ему умной, а другая – некрасивой.

На работе Платон решил, что пора заняться воспитанием коллег. Хватит потворствовать их бескультурью, которое ему же боком и выходит. Пора ему с ними быть самим собой, учителем!

И каждый раз тыкать этих свиней рылом в их же корыто. Пусть знают своё место! Пора показать всем, кто есть кто! Хватит их жалеть! То есть пора давать немедленный отпор хамству!

В частности он решил, что теперь будет насаживать Надежду на три её же коронных зуба!

Во-первых, говорить ей так же, как и она: «Ты, что? С ума сошла?!».

Более того, как только она начнёт фразу, обращаясь к нему: «Ты, что…», как он будет сам заканчивать её: «… с ума сошла?!».

Во-вторых, указывать ей на плохую организацию работы в случае возникновения претензий к нему, или ко всему коллективу.

В-третьих, когда она будет говорить ему, что он мало сделал, то он будет ей отвечать на это: «Так ты же меня сама отвлекаешь от работы посторонними разговорами!».

А когда Надежда будет отвлекать Платона показом фотографий своего Лёшки, он будет бесцеремонно обрывать её: «Ты меня вот отвлекаешь, а потом скажешь, что я мало сделал!».

Так он и решил. Но удивительное дело? После отпуска Платона Надежду, как подменили! Он всё ждал от неё привычного хамства, но его всё не было?!

Возможно в его отсутствие, при очередном перемывании его далёких от них больных косточек, Надежде досталось и от кого-то из его коллег, скорее всего Ноны или, в крайнем случае, Гудина, а может быть даже и Алексея?

И для Платона опять потянулись нудные рабочие дни, как две капли воды похожие один на другой. Он снова клеил этикетки на банки для большущего заказа и впрок, с утра до вечера, не общаясь со своими коллегами, практически запершись в своём помещении, как в конуре. Только теперь Надежда, может даже в наказание, дала ему и свою и Гудина работу – нарезать этикетки и ставить на них штампики.

А ведь одинокого волка нельзя долго держать в стае! – пронеслась в сознании Платона шальная мысль.

По утрам он слушал новости по своему маленькому радиоприёмнику, а в течение дня осмысливал свои произведения, как бы общаясь со своими выдуманными и невыдуманными героями. Двери же он закрыл, чтобы не слышать пустые, громкие, иногда на истерической нотке, разговоры коллег, и не мешать им своим радиоприёмником, и своей тишиной, прерываемой лишь стуком выкладываемых на стол металлических банок.