Ностальгия - это память - читать онлайн книгу. Автор: Алла Демидова cтр.№ 24

Когда я думаю о Кире Муратовой, ассоциативно встает образ Марины Цветаевой. И хоть они похожи, даже иногда и внешне, и та же независимость суждений («Мне безразлично, на каком непонимаемой быть встречным…»), но сыграть Цветаеву она бы не смогла. Понадобился бы принцип «отстранения», а не «я в предлагаемых обстоятельствах», как принято играть в кино. Где-то в интервью она сказала: «Я никогда не хотела работать в театре даже в худшие времена, когда меня отовсюду выгоняли. Это же не фиксируется ни на каком носителе, это все уходит в песок».

Мы практически не говорили с ней на посторонние темы. И в работе отношения складывались – «актриса – режиссер», а это всегда не «на равных». У актера всегда по отношению к режиссеру «приставка снизу», ведь я только исполняю волю режиссера.

В работе она очень сосредоточенна и нервна. Думаю, поэтому у нее не хватает сил ни на какие другие посторонние разговоры. Поэтому ни о чем, кроме работы, я с ней не говорила. И сужу, как и все, по ее фильмам. Их надо смотреть несколько раз, тогда многое проясняется, нравится, и остается надолго след в душе. Как после просмотра Феллини, например, долго смотришь на мир «глазами Феллини», так и после фильмов Киры Муратовой мир преобразуется на какое-то время по ее воле.

Говорят, что в какой-то стране показали «Броненосец „Потемкин“» – и там произошла революция. Это, конечно, метафора, но мысль верная.

Любимая шутка Неи Зоркой была: «Критика на службе блата». И писала о своих друзьях – М. Ульянове, А. Тарковском и даже обо мне, грешной. Я помню, например, наш диалог в лесу, за грибами, о шестидесятниках, который она потом напечатала…

Дело в том, что мы жили в одном доме, на Икше. Это был дачный кооператив, где в свое время жили и Смоктуновский, и Лиознова, и Швейцер, и Чурикова с Панфиловым, и много, много других знаменитых кинематографистов.

У нас с Неей обнаружилась сразу одна страсть: ходить в лес за грибами. Мы выходили из дому с корзинками, и сразу же – Неин голос, прерывистый, с характерной хрипотцой: «Ну, давайте рассказывайте, Алла Сергеевна, где вы сейчас снимаетесь? Кто режиссер и что интересного происходит на площадке?» Потом она приезжала к нам, например в павильон, где Таланкин снимал «Бесы», и подробно записывала всю репетицию.

Переговариваясь, идем в лес часа на два, три. С нами моя неизменная пуделиха Машка, которая в лесу бегает от меня к Нее и от Неи ко мне и боится нас растерять.

Мы собирали почти все растущие грибы, кроме, конечно, поганок с прекрасным названием Amantia virosa. Называть грибы латиницей было для нас высшим шиком. Особенно мы любили розовые мухоморы, по-немецки Perlpilz, которые никто не брал, и нам все говорили, что мы отравимся. Однажды мы набрали их целую корзину, они были еще маленькие и нераскрывшиеся. А когда они маленькие, то их легко перепутать с обычными красными мухоморами. Пришли домой, пожарили, пригласили нашу икшанскую соседку, специалиста по японскому кино Инну Генс и с удовольствием съели все эти грибы.

Ночью я поняла, что мы все-таки перепутали. Я не спала, уверенная, что отравилась и скоро умру, пила молоко и писала прощальные письма. Инна наутро тоже рассказала, что почувствовала дискомфорт, проснулась среди ночи, встала – два пальца в рот, освободилась и снова уснула. Нея сообщила, что тоже среди ночи что-то почувствовала странное, вздохнула, но про себя сказала: «Ох уж эти комплексы, Алла Сергеевна», – перевернулась на другой бок и продолжала спать дальше. Разные характеры!

Кстати, эти розовые мухоморы (Pelpilz), обжаренные вместе с черносливом и вином, очень вкусны. Это я уже потом их ела в Швейцарии.

Рядом с нашим домом есть так называемый поселок космонавтов. И в то время там были два нежилых дома в заросших садах, где росли сливы, терновник, смородина и цветы. Мы с Неей иногда, возвращаясь из леса, лазили в эти сады за сливами, за цветами или опять же за грибами, которые там никто кроме нас не собирал. Как-то раз, когда Нея уже была там, за забором, я сказала: «Мне сегодня что-то не хочется лезть. Я буду стоять на стрёме и, если кто-то пойдет, стану кричать: „Микки! Микки!“» (Мои собаки Маша и Микки были, конечно, со мной.) Вскоре кто-то появился, я закричала и вижу: это профессор, доктор наук, с испугом лезет под забором обратно. Мы похохотали и полезли, уже вместе, в другой сад, куда надо было ползти по-пластунски. Не просто открыть калитку и войти, а – ползти.

И в этом – только азарт, потому что сливы и яблоки продаются на каждом шагу. И вот мы лезем, и с нами собаки. Но Микки так любил поскандалить (я уже не говорю о Маше), что если кто-то проходил за километр от нас, он начинал радостно лаять. Мы собираем сливы, а в это время к соседней даче подъезжает машина и останавливается за углом. Микки по своему характеру должен бы обязательно залаять, но оттого, что мы притаились, как сучочки, мои собаки тоже притаились. И мы вчетвером превратились в четыре сучочка. Послышались голоса. Я говорю: «Нея! Нам нужно быстро отсюда выходить». Нея поползла и застряла в дыре. И как я ее потом проталкивала!..

Я до сих пор помню ощущение азарта, когда мы, живя летом у бабушки, лазали в чужие сады, хотя был свой. Это детское ощущение, желание делать то, что не принято, у меня осталось.

Однажды в лесу Нея под кустом собирает свои любимые серые рядовки (Tricholoma portentosum), и на ее фразе про «экзистенциализм Сартра…» я вижу, как к нам приближается огромный лось. Нея его не замечает, а я боюсь ей об этом сказать, потому что понимаю: испугавшись от неожиданности, она может испугать и лося. Лось проплывает мимо, круша ветки, а Нея, продолжая неоконченную фразу про Сартра, так сердито мне: «Ну зачем вы там, Алла Сергеевна, ломаете деревья?» Когда лось прошел мимо, я ей шепотом: «Нея, посмотрите…» И Нея застыла в позе знаменитой немой сцены из «Ревизора».

Я, откровенно, не очень люблю читать рассуждения критиков о театре и кино, но Неиным оценкам я безоговорочно доверяла. Как ни странно, у нас совпадали вкусы. Иногда Нея меня просила взять ее с собой на какую-нибудь театральную премьеру. Начинался спектакль, и Нея тут же закрывала глаза и засыпала. А сидели мы всегда близко от сцены, и актеры знали, что мы в зале. Я ее толкаю в бок: «Нея, проснитесь, актеры со сцены на нас косятся. В следующий раз никогда вас не возьму!» На что мне Нея своим характерным голосом: «Алла Сергеевна, это вы на сознательном уровне воспринимаете искусство, а я на бессознательном!» И на просмотрах фильмов Нея часто засыпала, а потом писала блестящие рецензии. Правда, я заметила, что спала она только на скучных сценах.

Зимой мы с ней ходили на лыжах. И она, и я боялись горок, поэтому выбирали лыжню по прямой. Но однажды заблудились, и с одной горки пришлось все-таки спускаться. Мне с горем пополам это удалось, стою внизу, жду Нею. Ее долго нет – видимо, боится, но я не сержусь. Кругом красота, бирюзовое небо, солнце, деревья в инее. Наконец, не выдержав, я кричу на весь лес: «Нея! Вы где?!» И в ответ рядом рассерженный Неин голос: «Где, где? В кустах, конечно». И вижу: Нея в сугробе, барахтается в снегу, одна лыжа торчит, другая отлетела на два метра в сторону.