Морковин откликнулся на предложение незамедлительно:
– Зачем где-нибудь? Поехали ко мне, я сейчас холостякую. Машина ждет.
Игорь Морковин со службы ушел рано, не дожидаясь пенсии. Начинал с того, что бомбил по Москве. Жизнь его изрядно побила и помяла, но в итоге он стал владельцем серьезного бизнеса, за что и получил кличку Олигарх.
Коля Ершов по жизни был молчун, поэтому согласился молча. Это был отставник с большой буквы «О». Он столько раз повторял, что проливал кровь за Родину, ночей не досыпал, крепя обороноспособность, что сам начал в это верить. Его не устраивало ничто – от размера пенсии до качества водки. Ему должны были все – от Путилина с Медведковым до соседей по лестничной клетке. В общем, узнаваемый типаж: тюнингованные жигули, радио «Шансон» на полную громкость и курить в окно – такая вот агрессивная ущербность.
Игорь махнул рукой, и к ним подъехал огромный черный мерседес. Вася с Игорем быстро нырнули в тепло и уют. Коля с презрением и брезгливостью смотрел в проем открытой двери, давая понять, что он еще не решил, садиться ли ему в машину. Однако желание выпить задавило гордость, и он залез в салон. Мягко шурша, мерседес уносил их на юго-запад. Жил Морковин в престижном жилом комплексе «Золотые ключи» в районе Минской улицы. Кожа премиум-класса нежно обволакивала задницы пассажиров, негромко звучал концерт Янни Хрисомалиса. Ершов, чувствуя нарастающее раздражение, обратился к водителю:
– Слышь, а у тебя приличная музыка есть?
– Какую желаете? – спросил водитель, уверенный, что его богатая фонотека удовлетворит любой запрос.
– Ну, Круг или там Анатолий Полотно.
Водитель впал в ступор, а Николай с достоинством произнес:
– Ни хрена у вас нет!
Машина подъехала к высотному дому с панорамным остеклением, отделанному разноцветным кирпичом. Ухоженный парковый ландшафт и почти медицинская чистота производили впечатление. Приветливо поздоровался охранник, быстро и бесшумно поднялся на четырнадцатый этаж лифт, дверь открыла домработница. Что еще нужно, чтоб встретить старость?
Сели на кухне, домработница незаметно накрыла на стол и испарилась. Первую выпили не чокаясь, помолчали. Налили по второй, Дягилев глубокомысленно произнес:
– Да, снаряды рвутся все ближе. Крутишься, крутишься, а для чего? Сколько той жизни? Пора на все болт забить и пожить в свое удовольствие.
– Это уж точно, как ни пыжься, а конец у всех один – два метра в длину, один в ширину и полтора в глубину. С собой туда ничего не заберешь, – поддержал его олигарх, с тоской оглядывая обставленную дорогой мебелью двухсотметровую квартиру.
Выпили, закусили и налили по третьей.
– Мужики, у меня для вас сюрприз. Из Таллина приехал Володя Ложкин, скоро будет здесь.
Так получилось, что после училища Ложкин попал служить в Таллин, да так там и остался. После службы занялся каким-то бизнесом и для большего комфорта взял фамилию жены. Теперь он был Влад Пентус.
На правах хозяина Игорь предложил:
– Ну, давайте третий раз помянем, а потом чокаясь.
После третьей расслабились, социальные грани растаяли, все почувствовали себя комфортно и стали общаться свободно, как в молодости. Тема поменялась радикально.
– Вася, ты такой занятой, у тебя время на баб бывает?
– Раз в неделю, как положено.
Дягилев и к этому вопросу подходил по-деловому. Любовниц он не заводил – не хотел привыкать, да и прошлый опыт подсказывал, что после месяца общения у подруги либо моль съедала шубу и нужно было покупать новую, либо серьезно заболевала мама и требовались дорогие лекарства. Вася предпочитал простую продажную любовь. Слез с нее, красавицы, заплатил и вычеркнул из жизни. Красота.
Он поинтересовался у олигарха:
– Ну а ты как?
– Да ну вас, мужики, у меня жена на двадцать лет моложе. Мне бы с ней справиться. Я даже на фитнес стал ходить.
– Ты, что там, хреном гири поднимаешь? – оживился Ершов.
– Нет, для общего тонуса. Ты-то сам небось не рекордсмен?
Коля расплылся в улыбке и добродушно захрюкал, видимо, давая понять, что у него все в порядке. На самом деле налево он не ходил, во-первых, потому что жил на пенсию, а во-вторых, у него банально не стоял. Жена ласково называла его прибор дохлым чижиком, но никогда – бесполезной вещью, понимая, что, например, его можно использовать в качестве отвеса на строительстве дачи.
Важную для пенсионеров тему прервал вызов домофона. Домработница доложила:
– К вам господин Пентус.
Троица одновременно заржала, корчась и притоптывая.
– Скажите, пускай пропустят, – сквозь смех пролепетал Морковин.
Минут через пять на кухне появился Пентус. Твидовый пиджак «Фергюс» из стопроцентной шотландской шерсти, белоснежная сорочка с шелковым шейным платком, коричневые брюки в клетку и английские туфли «Честер». Он выглядел солидно, как коллекционное ружье высокого разбора. Всем своим видом он старательно показывал, что не местный, и с сильным прибалтийским акцентом поприветствовал друзей:
– Рад встрече, господа! Извините за опоздание, но весь центр перекрыт. Там бегают с огнем в руках фекалоносцы, – оговорился он по Познеру.
– Присаживайся, что пить будешь?
Оглядев бар, Пентус сделал выбор:
– Пожалуй, ирландский односолодовый виски двенадцатилетней выдержки.
А вот этого Ершов уже вытерпеть не мог. Подавшись вперед и злобно сощурившись, он со скрытой угрозой прошипел:
– Ах ты, бархатная жопка – шелковые ушки. Пить будешь водку, как все! Шпрот рижский!
Пентус попробовал объяснить, что к Риге отношения не имеет, однако через пару минут он уже твердо усвоил, что Таллин и Рига – это один хрен, а конкретно ему лучше не выпендриваться.
Дягилев налил ему полный фужер водки, а Ершов, уставившись на него недобрым взглядом, негромко скомандовал:
– Пей, штрафная.
Пентус изображал несчастную Европу, насилуемую грубой Россией. Наверное, он вспоминал демократию, права человека и другие европейские ценности, но, как во всех спорах России и Европы, ему пришлось подчиниться. Пересилив себя, с трудом преодолевая рвотные позывы, Пентус опустошил фужер. Троица с интересом наблюдала за его реакцией. Несколько раз глубоко хватанув воздух, свернув шейный платок набок, он как бы сдулся и, неестественно тараща глаза, уже без всякого акцента затянул:
– Раскинулось море широко…
Тосты летели один за другим. Изрядно приняв на грудь, в соответствии с законом жанра, пенсионеры заговорили о службе. Статус военного пенсионера гарантировал полную безответственность, поэтому рассуждать можно было обо всем и обо всех. Тему флота поднял Ершов:
– Не тот нынче флот, не тот. Железо ржавое, и моряки, моря не видевшие. Не дай Бог война.