Кронштадт – Феодосия – Кронштадт. Воспоминания - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Озеров cтр.№ 10

Часто на рассвете крейсера поднимают нас всех с постелей огнем своих орудий и заставляют все гражданское население бежать в окрестные горы и укрываться в пещерах…

С наступлением тревоги и мы с мамой бежим в пещеры и сидим там до отбоя… Обстрел длится недолго, минут двадцать, и я с удовольствием слежу за огнем и разрывами снарядов в нашем поселке и станции. Мама в ужасе и за меня, и за папу, который по должности остается на станции. После обстрела крейсер быстро убегает в сторону Анатолийских берегов Турции, а из Севастополя с большим опозданием приходит отряд кораблей во главе с «Иоанном Златоустом» или «Святым Евстафием» и нескольких конвоирующих миноносцев…

Отряду не догнать крейсер и выход этот – только одна проформа…

Турки высылали крейсера в расчете на то, что, выйдя из Босфора поздно вечером, крейсер за ночь пересечет Черное море, на рассвете обстреляет объект и успеет удрать обратно…

Расчеты их в 1914 году полностью оправдывались…

На наше счастье «Гебен» ни разу не пришел в нашу бухту с «визитом», а то от станции и поселка ничего бы не осталось от одного бортового залпа главного калибра. Обстрел легкими крейсерами приносил не так много вреда станции…

Видя все происходящее, отец немедленно запросил из Севастополя у командования ^[50] артиллерию и вскоре в бухту привезли четыре орудия среднего калибра и несколько мелких. Их за один день установили папины артиллеристы, отлично замаскировав в горах, и успели даже произвести пристрелку квадратов моря. На следующий день пришел «Гамидие», но он был встречен шквальным огнем наших орудий и, получив парочку снарядов в свои борта, удрал, развив полный ход. Через два часа пришел броненосец «Евстафий» и отец вышел к нему на катере с докладом…

Крейсера в папином укрепленном районе больше никогда не появлялись… Правда в том же 14-м году днем пришла немецкая подводная лодка и попыталась обстрелять из своего 75 м/м орудия станцию, но под огнем батареи сразу же пошла на погружение и вскоре на поверхности воды появилось огромное пятно солярки.

Папа вышел в море на катере и произвел пеленгование места. Когда по вызову пришла из Севастополя водолазная спасательная бригада, то на глубине в 65 метров нашли немецкую подводную лодку с пробитым левым бортом и носовой части палубы.

Но все же от налетов крейсеров пострадало много заводских зданий, и пришлось солидно заниматься восстановлением и стен, и крыш, и оборудования. После каждого налета из Феодосии приезжал городской фотограф и снимал результаты обстрела. Потом эти снимки попадали в местные журналы и газеты… Много их было у нас в семье, но ни один в дальнейшем не уцелел, и у меня сохранился только один, мой, снятый в ателье города. Этот снимок помещен в этом альбоме. Жертв не было ни разу, ни в гарнизоне, ни в поселке… От жизни на юге у меня осталось много воспоминаний, и это понятно – я стал старше и гораздо умнее и неплохо уже разбирался в происходящих событиях и, главное, вышел из-под опеки мамы…

Здесь в Крыму все пошло к моему большому удовольствию. Папа отдал меня под покровительство своего вестового гвардейца Любинецкого. Одно слово «гвардеец» очень много значило в те времена. Виктор Любинецкий был красивым мужчиной чуть ли не сажень ростом, с отличной выправкой и большущими закрученными кверху усами. Вспомнив его как-то зимой 1941 года, я тоже отрастил себе усы ценой довольно сильных мучений, так неудержимо чесалось под носом во время затеянного эксперимента. Усы получились далеко не гвардейские и имели рыжий оттенок от куренья. Можно добавить, что когда меня увидел командир части, то сказал: «Просто прелесть, какая гадость!» – и тем самым закончил мое мероприятие…

К Любинецкому я сразу преисполнился уважением и любовью, слушался лучше, чем отца с матерью и проводил с ним почти все свое время. Мама вскоре после приезда в Крым подхватила малярию и страдала ею потом всю жизнь. Как сейчас я помню ее сидящую в кресле и закутанную в оренбургский платок. Помню и в жаркие дни вечно трясущуюся от холода…

Мои дни текут и быстро и интересно, скучать некогда, каждый день приносит массу новых впечатлений: то пушку новую привезут, то катер невиданного типа придет, то тральщики зайдут в нашу бухту, то обстрел с моря, то военные мелкие корабли завернут по различным делам, а я всюду сую свой нос! Мне всегда и до всего дело есть, и мы с Любинецким обсуждаем и рассматриваем, лазаем и на тральщики и в казармы, и на батареи, и на баржи с грузом, и в разные мастерские на берегу…

Часто ходим к матросам в казармы по вечерам и всегда в курсе событий дня… Конечно, и нас знают везде – сына начальника и его вестового… Любинецкий учит меня плавать, нырять, грести веслами на маленькой морской шлюпке-двойке, учит вязать все морские узлы и плести маты и тросы.

Мои познания в морском деле увеличиваются, и я уверенно уже отличаю по силуэтам все наши военные корабли, плаваю и по-собачьи, и саженками, и на спине… Мы часто ловим рыбу на удочки или с прибрежных скал по дороге к Иван-бабе или с нашей «двойки» в море. Ловится рыба плоховато – ее успели уже распугать катера, снующие от щита к щиту, и торпеды, ходящие на разной глубине и отравляющие воду маслом и соляркой. Но все-таки ловля приносит и развлечение и удовольствие обоим, и мы часто сидим и наслаждаемся «клевом» и игрой дельфинов на волнах моря…

А как приятно после идти по поселку с удочкой на спине и связкой рыбы на поясе… Ловится бычок – безобразнейшая рыба на свете, почти вся состоящая из одной головы, ловится по сезону и макрель, и кефаль, и скумбрия, и окунь, и ерш, а часто и камбала, плоская как тарелка с выпученными глазами…

День наш проходит по матросскому распорядку в казармах: в 6 часов побудка под утреннюю зарю, доносящуюся в дом, мы мгновенно просыпаемся и бежим с Любинецким на берег или умываться, или купаться, а после в казармы, где он получает на нас две порции матросского завтрака – котелок гречневой каши размазни с маслом и уплетаем с аппетитом, запивая кашу и булку с маслом горячим чаем.

После завтрака в зависимости от сезона и погоды направляемся в море на катере или шлюпке на щиты и наблюдаем за ходом торпед. Незаметно проходит время до 12 часов – матросского обеда, который предварительно приносится папе на станцию для снятия пробы. Обед Любинецкий забирает в котелки, и мы кушаем на свежем воздухе в тени. Получая порции, Любинецкий обязательно добавляет коку одну из любимых матросами поговорок и шуток вроде: «Ну-ка! налей борща со дна, но пожиже!»… На флоте любят всякие поговорки, любят и когда в борще или щах, как говорят, «ложка стоит!»…

Валерий Озеров в 1914 г. в Феодосии

Но второе южный гуляш из свинины с картошкой и морковью или две больших котлеты с макаронами и на сладкое традиционный флотский компот. Все блюда жирные, вкусные, хлеб местного печения ароматен и тоже идет в «охотку»… Кушал я тогда много и всегда с большим аппетитом, а главное, без всяких капризов как дома. Капризов было очень много, поскольку мама по советам врачей в Кронштадте пичкала все манными кашами, тапиокой ^[51] и геркулесом – недаром я потом уже никогда их не кушал, несмотря на любые уговоры. Ненависть к молочной пище и молочным кашам осталась на всю жизнь, но любовь к гречневой каше привилась также на всю жизнь…