На стороне ребенка - читать онлайн книгу. Автор: Франсуаза Дольто cтр.№ 38

В сущности, что это дает ему самому? Даже если мы завесим все стены в городе изображениями малышей с выраженными половыми признаками, едва ли это будет шагом вперед в борьбе за права ребенка.

Полезно сбросить с себя это современное самодовольство, выражающееся в словах: «Никогда прежде ради детей не делалось так много, как в наши дни; если в преды-дущие века ребенок был жертвой обскурантизма, то теперь перед ним открывается прекрасная перспектива». Современная наука скорее не проясняет, а еще больше запутывает положение. Поэтому нам приходится быть куда уклончивее и осторожнее в оценках, чем при рассмотрении положения ребенка в предыдущие века. В сущности, мы сталкиваемся с теми же противоречиями.

Девятнадцатый и первая половина XX века ограничили пространство ребенка; произошел окончательный разрыв со Средневековьем, которое больше благоприятствовало воспитанию независимости в ребенке. Тогда он, чувствуя себя в безопасности, поддерживал социальные связи со всеми, с кем общалась его кормилица, – она была для него не только кормилицей, но и наставницей в общении с людьми; среда благоприятствовала развитию его личности.

В Соединенных Штатах существует банк спермы американцев – лауреатов Нобелевской премии. Какая-нибудь миссис Блейк после искусственного оплодотворения может родить ребенка, чей отец – знаменитый математик. Какая судьба ждет этого ребенка, зачатого не без учета того, что за ним будут следить, наблюдать и тестировать так, словно он изначально обязан соответствовать ожиданиям экспериментаторов?

Если бы Эйнштейн был ребенком, чью гениальность признавали бы с самого детства, может быть, он никогда не стал бы Эйнштейном.

Окружение ждет и даже требует, чтобы он демонстрировал высокие для своей возрастной группы показатели. Но восприимчивый человеческий интеллект именно поэтому может вообще не проявить никаких достижений. А если этот нобелевский ребенок не выкажет никаких исключительных возможностей – хотя не исключено, что он вырастет в очень интеллектуального взрослого человека, – ему придется нелегко в жизни, потому что с самого рождения все ждали от него проявлений сверходаренности. Может быть, ему придется перенести неудачу опыта – неудачу с точки зрения наблюдателей, – а взрослые тяжело переживают такие неудачи. Сейчас мы ничего больше не можем сказать по этому поводу. Подождем. Чтобы понять, представляет ли этот опыт интерес, следует дождаться его результатов. До тех пор любые дискуссии – не более чем сотрясение воздуха. Мы знаем, что в процессе воспитания отношения с родителями-воспитателями играют огромную роль: возможно, что ребенок будет воспринимать себя таким же взрослым, как его опекуны. А значит, в случае искусственного оплодотворения наш маленький Блейк считает себя таким же взрослым, как отец, которого ему предлагают в качестве образца. Однако ребенку нет дела до того, что отец – математик; для него отец важен как носитель жизненной энергии или энергии отрицания, которую он передает своему потомку. Но ведь нельзя утверждать, что быть математиком – это признак ума. Ум – это единство сердца, великодушия, стремления к аутентичности ^[108], заложенное в человеке с рождения. Нельзя сказать, что именно ум – характерная черта взрослого, желающего, чтобы жизнь его ребенка была повторением его собственной, – это всего лишь желание проецировать на него свою смерть. Через десять – два-дцать лет мы увидим, что такое на самом деле «нобелевский ребенок». Как бы то ни было, это будет существо, выведенное в лабораторных условиях. Сегодня это для нас, конечно, звучит вызывающе. А завтра? Понятия не имею. Это Христос, предназначенный в жертву. А повернись дело иначе, это – лабораторная мышка. Но ведь он мог и не рождаться. Никто не заставлял Христа родиться и жить на свете. Он сам выбрал эту судьбу, послужив, быть может, всем людям на земле. Мы не знаем. Меня же поражают законные мать и отец, соглашающиеся на такой опыт. Какая, должно быть, между ними пустота, какие ненастоящие отношения, если им требуется только высокоинтеллектуальный ребенок, словно без этой его «математической шишки» совместное существование сделалось бы для них невыносимым! В генетическом плане этот ребенок не является потомком тех, кто его воспитывает. Так почему они его воспитывают? Из любопытства? Или из великодушия, на благо человечества? Кто его родители – Богородица и святой Иосиф? Или они просто жаждут выставлять напоказ интеллектуального уродца? Воображаю себе женщину, которая кормит из рожка такого младенца, а все ее подруги присутствуют при этой трапезе принца: «Надо же, нобелевский ребенок! А что говорит о нем твой муж? А что ты испытываешь, протягивая рожок Эйнштейну?» Люди забывают, что Эйнштейн был посредственным учеником. К тому же они хотят такого ребенка, который был бы умницей с момента рождения. Но ведь ум может развиться гораздо позже и проявиться в самых неожиданных признаках, до поры до времени скрываемых под маской слабоумия. Эйнштейн был отстающим учеником, неразговорчивым, сонным; родители любили его и таким, не зная о его интеллекте, и смирялись с тем, что он не сумеет сдать экзамены. Он был «бедный малыш, из которого никогда ничего не получится». И может быть, именно это стимулировало его ум. Кто знает? Если бы Эйнштейн был ребенком, чью гениальность признавали бы с самого детства, может быть, он никогда не стал бы Эйнштейном. В любом случае в этом опыте участвуют определенный этнос, определенная и неповторимая группа. Но как эти искусственные отец и мать относятся в глубине души к своим собственным родителям и к этому существу, происходящему от других, не известных им предков? Неизвестно даже, были ли в родне его донора инфантильные женщины, мужчины-садисты. Разумеется, ребенку именно с такой наследственностью будет легче развиваться в семье воспитателей, не имеющих особых наследственных невротических склонностей. Но об этом нам неизвестно. И Нобелевская премия тут бессильна.

Если тело ребенка в наши дни не может выражать себя с тою же полнотой, что раньше – для этого оно слишком замкнуто и несвободно, – то разум может обрести свободу и создавать целые миры, играя с компьютером. Ведь в распоряжение детей поступила телеинформатика!

Она представляет для детей положительное начало в том смысле, что никакой человек не командует ими и ничего им не навязывает. Кроме того, они чувствуют, как их ум, в особенности логическое мышление, становится таким же острым, как у взрослых. Однако бесспорно и то, что из этих игр совершенно исключена сфера человеческих привязанностей, а удовольствие от них – это удовольствие, возбуждаемое сугубо умственной деятельностью; чувства здесь ни при чем – ты или прав или неправ. И если неправ, то это значит, что ты допустил логическую ошибку. Однако на самом деле речь вовсе не о твоей правоте – все дело в логике, которая сама по себе является только средством… Но чему служит это средство?

Электронные игры изолируют детей, хотя несколько приятелей и могут собраться вокруг одного автомата. На какое-то время дети группируются вокруг него и по очереди один за другим ловят кайф на виду у остальных. Стучат по машине, чтобы выпали монетки, передают друг другу жетоны. Во время электронной игры человек уединяется, как для телефонного разговора, но собеседник рассудочен и анонимен, у него нет ни лица, ни сердца. Ребенок находится на тренажере, он ведет космическую войну, как космонавт в кабине корабля.