На стороне ребенка - читать онлайн книгу. Автор: Франсуаза Дольто cтр.№ 111

Есть одно понятие, которому стоило бы вернуть уважение, – семейная пара; к понятию этому долго не обращались, хотя средства массовой информации раздували случаи возвращения отца в семью силой или восстановления его в правах после смерти. В этом случае, мне представляется, говорить надо уже о смерти семейной пары. Самое обнадеживающее для детей – это сама жизнь семейной пары, над которой не властно время.

Если бы у детей было хоть какое-то место на стороне, та же школа как второй дом, то и семейные пары могли бы обрести больше душевного спокойствия, поскольку дети не находились бы постоянно дома. Это тем более важно сейчас, когда в семье один-два ребенка, причем нередко – с большой разницей в возрасте. Семья, замкнутая на самой себе, – это ловушка, провоцирующая неврозы. В любом возрасте любому человеку нужны социальные связи с теми, у кого общие с ним интересы.

У нас короткая память. Кроме того, у нас существует тенденция думать, что структура буржуазной семьи, сосредоточенной на самой себе, мальтузианской семьи, существовала всегда и неизменно, кроме каких-то там случаев в истории. Ну, например, мы знаем, что ребенок рано уходил из семьи, начиная со средних веков до XVIII века.

Нынешние молодые матери, если им не напоминать об исторической перспективе, уверены, что семья всегда была такой, какая она есть: ребенок – в центре, отец и мать, страдающие страхами и гипертрофированной заботливостью в отношении к каждому ребенку, даже если их в семье несколько, и все увеличивающаяся дистанция между поколениями. Однако такие отношения относительно новы. Нуклеарная семья (семейная пара и один-два ребенка) представляется изобретением этого (ХХ) века.

Сокращение в современном обществе семьи, как шагреневой кожи, особенно заметно у средних классов, но не характерно для богатых и бедных. У бедных по-прежнему много детей, да и у богатых бывает больше, чем в семьях среднего достатка. Почему? Бесспорно потому, что у богатых нет проблем с жильем, держат открытый дом и могут нанимать помощников – гувернанток и слуг.

И только люди среднего достатка довели себя до такого семейного мазохизма, который принимают за достижение. Подобная жизнь лишает их жизненных сил, но они в своем мазохизме и наивности считают, что все это – для их же счастья.

Сейчас уже появились внуки и внучки у тех отцов и матерей, кто был единственным ребенком в семье. Еще пятьдесят лет назад это было исключением. Сегодня – нет.

Эти дети и родители единственных детей особенно подвержены неврозам: они могли выйти замуж или жениться все равно на ком для того, чтобы завести десяток детей – настолько они страдали от одиночества, – ни двоюродных сестер и братьев, ни бабушек-дедушек. Родители умирают и – всё, никого, как со стороны отца, так и со стороны матери, семья теряет корни, возникает чувство сиротства, заброшенности, одиночества. А те родители, что живы, паразитируют на собственных детях, потому что у них больше нет никого на свете. Раньше такие случаи были редки: затухание рода, эпидемии, болезни, детская смертность или страх перед необходимостью раздела большого состояния. Теперь же подобное – из-за нежелания разделить с кем-то свое несчастье. Для того, чтобы и без того печальное существование сделать по возможности менее грустным или стремления свести несчастье к минимуму. Да и следует признать, что поднять в «цивилизованном» обществе ребенка, воспитать его – это взвалить на себя столько обязательств, что люди говорят: «Нет, это невозможно!» Теперь не возьмешь с собой ребенка, как раньше, на работу; раньше и на поле – вместе, и на стройку; зарабатывали, сколько могли, но ребенок был все время с родителями. Теперешние запреты и ограничения совершенно садистски подействовали на способность людей продолжать свой род.

Одна женщина, которая руководит предприятием, рассказывает, что так как у нее был грудной младенец и его надо было кормить грудью, она установила в машине люльку от коляски и кормила его между двумя посещениями строек. А в день зарплаты рабочие заходили к ней в контору и играли с ребенком, пока получали свой конверт с деньгами. Она могла так вести себя, но если бы кто-нибудь из работающих женщин привел с собой ребенка и посадил его в уголок, то ей предложили бы его вывести.

Отец Маргерит Юрсенар, преподаватель философии, брал дочь с собой на лекции. Девочка никогда не училась в школе. Довольно рано она потеряла мать, и отец никуда ее от себя не отпускал. Она была с ним повсюду. Он же и учил ее: проверял домашние задания и давал ей изложение на латинском языке, задания по греческому. В университете она слушала те курсы лекций, что читал студентам отец. И никто не мешал отцу-преподавателю брать с собой девочку. Правда, было это в Бельгии, а не во Франции. Однако рабочим брать с собой на работу детей запрещено. Даже уборщица не может этого сделать – хозяйка откажет ей от места, если та придет с ребенком.

Произошла бы настоящая социальная революция, если бы разрешалось брать детей на рабочие места их родителей. И все-таки взрослым людям необходимо справляться с жизнью. Но с жизнью, какая нас окружает, они больше не справляются. Труд по определенным часам перестает быть работой, которой хочет посвятить себя человек.

Если есть желание возобновить прерванную связь с той социализацией ребенка, которая существовала в обществе в XVII–XVIII веках, нужно было бы брать с собой детей на заводы. Приходя туда, отец или мать отводили бы своих детей в ясли при заводе и в любое время могли бы навестить их. Но нынешняя администрация воспротивится этому, как только ребенок заболеет или у него поднимется температура до 38° (о, эта мания измерять температуру!). И существовать будет совершенно невозможно, потому что отцу будет предписано три дня в неделю отводить заболевшего ребенка в больницу, а не брать с собой на завод. А ведь завод – место жизни людей. И если отец заболевает гриппом, но хочет идти на работу, то ему никто не препятствует. К ребенку же это не относится. Нет, мы точно живем в мире, где все регулируется бесчеловечными приказами, которые тем не менее издаются людьми для людей, для, так сказать, коллективной безопасности. Коллективной безопасности для тела ценой нарушения общественных связей и языковых контактов человека как создания, обладающего языком. И получается, что мы живем в совершенно безумном мире. Запрещено кому бы то ни было работающему приводить с собой на работу ребенка, и так будет до тех пор, пока ребенок не вырастет и общество само не найдет ему работу. Но это – ошибка, потому что иначе ребенок был бы готов войти в мир работы, потому что уже знает, что это такое, потому что в детстве отец и мать брали его с собой на свою, и это подготовило его. Подготовка к активной жизни произошла сама собой.

В Италии по воскресеньям есть такой ритуал: все – средний служащий, бедняк или богач – идут всей семьей в ресторан с детьми, и те копошатся посередине зала, и никого это не волнует. Во Франции же такое не разрешается. Попробуйте-ка войти в кафе с орущим или все хватающим ребенком! А плачущие дети? Это же наваждение для родителей, которые останавливаются в гостиницах, да они просто готовы задушить собственных детей! Слишком много запретов, и ребенок чувствует себя из-за этого чужаком. Он бы не плакал, если бы ему отвели в жизни место, если бы его в нее приняли.