Ноль К - читать онлайн книгу. Автор: Дон Делилло cтр.№ 28

И еще не знал, как определяют, что пришел конец. Когда человек становится телом? Наверное, организм не сразу сдается. Сначала от одних функций отказывается, потом, может, от других, а может, нет – сердце, нервная система, мозг – отделами – и так далее вплоть до клеточного аппарата. Подумалось, что кроме общепринятого понятия смерти существуют и другие и солидарности здесь нет. Но ее изображают, как того требуют обстоятельства. Изображают доктора, юристы, теологи, философы, преподаватели этики, судьи, присяжные.

Еще подумалось, что я никак не могу сосредоточиться.

А ведь Росс, если б решился, тоже лежал бы сейчас на столе – здоровый человек, выведенный из строя. Он в тамбуре сидел, пережидал. Я один захотел быть всему свидетелем и вот наконец увидел Артис, ее лицо мелькнуло, растрогало, а мимо сновали работники бригады в шапочках, масках, медицинских костюмах, белых халатах, блузах и полухалатах.

А потом смотровое окно погасло.

В сопровождении гида с дредами, безмолвного – нам предоставили самостоятельно переваривать все, что видим, – мы отправились туда.

Росс время от времени задавал вопросы. Он причесался, завязал галстук и снова был в форме – надел пиджак. Хоть и не вполне своим голосом, но он говорил, старался войти в курс дела.

Мы остановились в переходе над небольшой наклонной штольней, и в этом ровном пространстве, так искусно освещенном, что пределов его не было видно – они скрывались в темноте, – увидели три человеческие фигуры. Людей в прозрачных футлярах, телокапсулах, одного мужчину и двух женщин, голых, с обритыми головами.

Живая картина, подумал я, вот только актеры мертвы, а вместо костюмов у них – герметичные пластиковые цилиндры.

Со слов гида, эти трое, в числе прочих, предпочли уйти раньше срока. Лет на пять-десять, а то, может, двадцать или больше. Жизненно важные органы из них извлекли, в том числе мозг, и хранили отдельно, в герметичных резервуарах – органокапсулах.

– Кажется, они обрели покой, – сказал Росс.

Тела располагались в свободной позе. Стеклянные глаза распахнуты, руки висят вдоль боков, морщинистые колени в естественном положении – слегка подогнуты, и нигде не единого волоска.

– Просто стоят и ждут, – продолжил Росс. – И времени у них сколько угодно.

Он думал об Артис, о ком же еще, – что она чувствует, если чувствует что-нибудь, и на какой стадии заморозки находится.

Витрификация, криоконсервация, нанотехнологии.

Взращиваем язык, подумал я. Чтоб сформулировать на нем названия еще более непонятных процедур, которые дойдут наконец до субатомного уровня и которые нам только предстоит разработать.

Гид говорила, по-моему, с русским акцентом. На ней были стильные джинсы и длинная рубаха, отделанная бахромой. Ее положение отчасти сходно с положением этих тел, уверял я себя. Что противоречило действительности, но все равно почему-то долго не выходило из головы.

Росс не отрывал от них глаз. Приостановленные жизни. Или пустые оболочки жизней, не подлежащих восстановлению. И сам человек, мой отец. Он передумал. Интересно, отразилось ли это на здешнем его почетном статусе, ослабило ли силу его начальственного слова? Я понимал, что сам испытываю: сочувствие, обескровленное разочарованием. Человек отступился.

Он говорил с гидом, не отводя взгляда от стоявших перед нами фигур.

– Как вы их называете?

– Нам велено называть их вестниками.

– Логично, – кивнул отец.

– Они указывают путь, прокладывают дорогу.

– Уходят рано, уходят первыми, – добавил он.

– Они не ждут.

– Они сделали это прежде, чем должны были.

– Вестники, – повторила она.

– Кажутся безмятежными.

Думает об Артис, представляет ее, намеревался вместе с ней уйти. Но отступился. Мысль присоединиться к ней пришла к нему в шальном приливе любви. Но раз уж поклялся сделать это, нужно было ему остаться верным слову. Человеку в зените жизни и карьеры, в центре денежного магнитного поля. Ну хорошо, я, пожалуй, преувеличиваю и доброе имя его, и сколько он стоит. Но это элемент нестандартной жизни. Преувеличение порождает преувеличение.

Он занял место в последнем ряду, потом и я сел рядом с ним. И стал рассматривать тела.

Меня интересовало, кто они и все, что с ними было до этого и прошло – неописуемые дебри опыта мужчин и женщин, живущих на земле. Здесь они просто лабораторная форма жизни – голых, обритых, их закрыли в капсулы и объединили в один блок, а какие там методы консервации и восстановления использовались, разницы нет. И поместили в безымянном пространстве, в нигде и никогда, то есть использовали тактику, всецело согласовавшуюся с моими здешними впечатлениями.

Гид объяснила смысл обозначения “Ноль К”. Заученный наизусть рассказ с намеченными остановками и повторами касался уровня пониженной температуры под названием абсолютный нуль, то есть минус 273,15 градуса по Цельсию. Упоминалось имя физика Кельвина – отсюда К в названии. А самое интересное, что сообщила гид: на самом деле температура в криокамере не достигает нуля К.

Так что это было просто эффектное название – еще один случайный стенмарковский след.

– Уедем вместе. Соберем вещи и уедем, – сказал Росс.

– Я их и не разбирал.

– Хорошо.

– Так что собирать нечего.

– Хорошо. Уедем вместе, – повторил он.

Ему необходимо было произносить эти обыденные слова, издавать эти звуки, чтобы восстановить ощущение собственной дееспособности. И чувствовал я, что продолжение следует, возможно, не столь утешительное для нас обоих.

– Уже перед рассветом я сказал себе, что обязан жить. Горевать над утратой, жить, горевать и надеяться, что станет легче… Не легче, но, может, осознание ее утраты, ее отсутствия проникнет так глубоко, что я смогу его перенести. Если б я ушел с ней, это была бы капитуляция, неоправданная капитуляция. Я не имел права. Я злоупотребил своим положением. Что ты сказал, когда мы спорили?

– Не помню.

– Ты сказал, если уйду с ней, добью тебя. Потому что – и никуда тебе от этого не деться – я доминирую. Даже любя ее слишком сильно, даже решив умереть слишком рано. И в данном случае, капитулировав, я бы опять управлял вместо того, чтоб уступить.

Я хотел определить, какого цвета эти тела. Женщина, мужчина, женщина. Диапазон-то, конечно, небольшой, но разве вообще возможно точно обозначить цвет кожи? Желтый, смуглый, черный, белый – все это неверно и применимо лишь в качестве удобного ярлыка. Желаешь отвлечься, разобраться в цветовых нюансах – янтарный, охряной, лимонный? Будь мне четырнадцать, разбирался бы до последнего.

– И что же в конце концов я должен был сделать? Ответить за свое решение, – продолжил он. – То есть сказать о нем Артис. Я пришел к ней в сумерках, сел у кровати. Поняла ли она мои слова? Слышала ли меня вообще? Сомневаюсь. Простила ли меня? Я все просил у нее прощения. А потом уже твердил что-то бессвязное. Ждал ли я ответа? Боялся ответа? Прости меня. Жди меня. Я скоро приду к тебе. Все твердил и твердил, шепотом. Думал, вдруг шепот она услышит.