Завернули налево. Большая комната, похожая на провинциальную баню или душевую. Стены с оббитым грязным кафелем, ржавый старинный рожок подтекающего душа, пара оцинкованных раковин. Такие раньше в столовых были.
Ее сажают на низкую деревянную скамейку, голова сразу падает на грудь.
– Не спать! ― тормошит один из сопровождающих.
Другой передает бумаги врачу за белым допотопным столом, сообщает:
– Бензотал, предположительно сорок таблеток.
Вика поправляет: «Двенадцать», но язык еле ворочается, и получается «Двеадцат».
– Двадцать? Уже лучше, если, конечно, она еще соображает.
Она соображала. Сознание больше не покидало ее, но существовало как бы отдельно, сбоку, параллельно. Оно выхватывало мельчайшие детали: неровно положенный кафельный пол, его разноцветные шашечки даже не потрудились разместить хоть в каком-то порядке; застоявшиеся лужи под мойками; отсутствие вентилей на смесителе; пятна недавней крови на стене прямо напротив…
Здесь кого-то били?
Где она? А, впрочем ― не все ли равно? Наверно, это больница. Но даже в самой убогой больнице должны быть койки… Так хочется лечь …
Но тот, что сидит рядом, периодически тормошит ее ― не спать!
А она и не спит, только глаза устали смотреть, сами закрываются…
За столом о чем-то шушукаются, наконец врач распоряжается:
– В десятую ее, к суицидникам!
Слово кажется знакомым, но Вика забыла, что оно значит.
Ее поднимают. Она изо всех сил старается идти самостоятельно, ноги слушаются немного лучше. Опять серый грязный коридор, потом такой же неряшливый лифт. Наверху кажется чище, стены покрашены совсем недавно в голубоватый цвет. Ее ведут мимо закрытых железных дверей с окошками-решетками. Неужели запрут за такой дверью? Нет, только не это!
– Спокойно! Не рыпайся, уже пришли.
Один из сопровождающих открыл дверь ключом, сообщил читающей перед настольной лампой медсестре:
– Попытка суицида. Бензотал, предположительно двадцать таблеток. Промывание сделали еще на дому. Глюкоза, две тысячи, внутривенно.
Сестра поднялась, схватила Вику за рукав халата, повела дальше от двери.
– Койку выбирай!
Ей было все равно, какую, лишь бы лечь. Плюхнулась на вторую от окна, у левой стены, и тут же провалилась в сон…
Когда Вика открыла глаза, ее испугал непривычно высокий потолок. Где она?
Сообразила не сразу. Кажется, в больнице. Неужели из-за тех крошечных таблеточек? Она что, умереть могла?..
Хотелось присесть ― не получилось. В левой руке игла. Рядом капельница и несколько бутылей на тумбочке. Глюкоза. Куда ей столько?.. А, впрочем, им виднее.
Через пару минут глаза закрылись сами собой.
Вике показалось, она только смежила веки, но, когда проснулась, капельницы уже не было. Она так и лежала, как свалилась, поверх одеяла. Решила попробовать встать. Почему-то ее тапки оказались под соседней кроватью. От слабости качало, и она с трудом нацепила их, держась за стену.
Из восьми кроватей в палате были заняты четыре, считая Викину. Две девчонки шалавистого вида, лет по шестнадцати, шушукались на койке возле выхода; красивая брюнетка лет двадцати пяти, подперев голову рукой, лежала у окна, уставившись в него немигающими глазами. Вика тоже перевела взгляд на окно.
Оно было забрано решеткой, да какой! От пола до потолка, от стены до стены, из железных прутьев толщиной с большой палец, она отстояла от окна на полтора метра ― ничем не дотянешься, и выглянуть на улицу невозможно.
Вика криво усмехнулась. Вспомнился «Полет над гнездом кукушки» с неподражаемым Джеком Николсоном. Там гигант-индеец, когда надоело сидеть в сумасшедшем доме, просто вырвал решетку и ушел. Но с такой даже этому великану было бы не справиться. Это вам не Америка!
В голове всплыло: «В десятую, к суицидникам».
Выходит, здесь те, кто хотел покончить жизнь самоубийством? Но она ведь не хотела! Она просто выпила снотворного. Ну, промахнулась ― таблетки-то маленькие! Надо сказать об этом, и ее выпустят. Она скажет, но вначале надо найти туалет…
В грязном, замызганном туалете стояла жуткая вонь и, конечно, не имелось ни бумаги, ни полотенца. Ополоснув лицо над заплеванной раковиной, Вика посмотрела в треснутое зеркало и не узнала себя: спутанные волосы сосульками, лицо зеленое, под глазами фиолетовые круги. Кошмар…
Покинув туалет, она отправилась осваивать территорию. Палата казалась странной, она состояла из трех отделений, но двери между ними отсутствовали. Сестринский пост располагался в среднем отделении, где лежало несколько пожилых женщин.
Вика вежливо поздоровалась с медсестрой, та буркнула в ответ что-то, не отрываясь от записей, которые вела в толстом журнале.
– Простите, вы не скажете, когда я могу поговорить с врачом?
– Завтра, ― бросила сестра.
– А вы не подскажете, сколько сейчас времени?
– У меня часов нет.
Вика растерялась.
– А как же вы лекарства раздаете, их ведь по часам надо…
Медсестра наконец-то оторвалась от своего занятия и подняла на нее глаза.
– Грамотная, да? А чего ж ты, такая умная, в дурдоме оказалась?
– Я случайно… Я хотела снотворного выпить, показалось, что мало…
– И выпила двадцать таблеток бензотала, ― докончила в рифму медсестра, презрительно усмехаясь.
– Нет-нет, там было меньше, кажется, двенадцать… ― принялась оправдываться Вика.
– С доктором объясняться будешь, завтра.
Сестра опять уткнулась в свой журнал, а Вика побрела дальше, посмотреть на третье отделение палаты.
– Куда? Там мужское! ― рявкнула вслед медсестра, впрочем, довольно равнодушно.
Но Виктория уже успела выхватить взглядом обросшего седой щетиной улыбающегося беззубого старика, который расхаживал по палате в одной казенной рубашке. Рубаха не доставала до бедер, ниже нее были дряблые стариковские ноги и…
Она зажмурилась, поторопилась отвернуться и, поспешила в свое отделение. Правда быстро не получилось.
«Как же я ослабла. Поесть бы…»
Но тут из туалета потянуло табачным дымом, и она поняла, что больше всего хочет курить.
В тамбуре возле раковины стояли все три девушки из ее палаты и курили длинные коричневые сигареты. «More», сразу узнала Вика. Недешевое курево. Раньше она покупала блоки «More» в дьюти-фри, потом перешла на более мягкие «Vogue».
Наплевав на стеснительность, она спросила в пространство:
– Простите, у вас не найдется покурить?