— Не надо лекарства, — ответила Кладову Рая и поднялась. — Ничего не надо! Отпустите меня! Пожалуйста! Я больше не могу!
— Конечно, отпустим, — попытался успокоить ее Вася. — Никто насильно вас держать тут не будет. Вы устали, это понятно.
— Можно я сам возьму? — попросил Миша.
— Что? — не понял Василий.
— Добавку, — указал ложкой на батарею термосов у стены.
— Возьми, — разрешил Кладов.
Миша вскочил, босыми ногами прошлепал мимо Тани, она невольно отпрянула.
— Я чё? Заразный? — обиделся Миша. — Зашибиться, честное слово!
Открыл крышку термоса и наложил себе полную миску каши. Вернулся обратно на кровать, принялся за десятую порцию.
— Побудьте здесь минутку, я скоро вернусь. — Василий вышел из палаты.
Рая твердила как заговоренная:
— Не могу, не могу, не могу… отпустите меня, отпустите меня…
Хотя Миша представлял собой жуткое зрелище, он все-таки не страдал, трескал за обе щеки. А с девушкой было плохо. Она задрожала мелко, челюсть клацала, глаза безумные. Таня подошла к Рае, обняла ее:
— Тихо, тихо, успокойся!
— Простите меня! Простите, простите. — Рая повторяла слова, точно не слышала с первого раза, что говорила. — Виновата, виновата, я во всем виновата…
— Ну, будет! Будет! — гладила ее по голове Таня, невольно поддавшись инерции повторения. — Возьми себя в руки! Слышишь? Возьми себя в руки!
«Интересно, — подумала Таня, — стала бы я утешать аспирантку, не будь ночи, проведенной с Василием? Мир перевернулся, а девушку очень жаль, страдает отчаянно».
— Если бы не я, не я, не я, Миша был бы дома, с вами, здоров, здоров, здоров, здоров…
— Ты подарила ему счастье и любовь, о которых он и не мечтал. («Это кто говорит? — поразилась себе Таня. — Я же видела, как он буквально светился от радости»).
— Но все кончилось так быстро! Вы очень меня ненавидите?
Рая немного пришла в себя, перестала повторять слова, потому что очень странно было получать материнскую ласку и утешение, рыдать на груди у женщины, которая желала бы стереть тебя с лица земли. Но почему-то не стирает, не проклинает, не злорадствует, а достала носовой платочек и вытирает ей глаза.
Миша ел кашу и смотрел на теток, устроивших тут спектакль. Старая успокаивает молодую, которая, он сразу понял, со сдвигом по фазе. Утром проснулся, она уже тут была и причитает над ним. Хорошо, хоть еду принесла. Долго ему еще здесь торчать? Если захворал, то почему не лечат? Да и не болит у него ничего! Скорей бы домой! Сегодня у наших с канадцами решающий матч.
— Не говори глупостей! — Таня разжала объятия, высморкала Рае нос. — Я тебя давно (со вчерашней ночи) простила. Что же нам с ним делать? — повернулась она к Мише.
— Не знаю, — безвольно ответила Рая. — И, по правде, знать не хочу. Нет сил на него, вечножующего, смотреть.
— Это вы про меня, что ли? — отозвался Миша-юноша. — Да я вас в первый раз вижу! Где мои родители и одежда?
— В могиле давно твои родители, — устало ответила Рая.
— Что-о-о? — побледнел Миша и уронил миску.
— Успокойся… мальчик! — поспешно сказала Таня. — Я тебе все объясню, вернее, доктор объяснит.
— Газеты ему покажите и журналы, — кинула на стопку прессы, лежащую на подоконнике, Рая, — пусть радио послушает. Василий Иванович знает, как с этим обращаться. А я пойду, ладно? Кончилось терпение, хочу к маме. Квартиру Мишиного брата Славы я потом уберу, обещаю.
Таня не спешила бы отпускать Раю, потому что страшно оставаться с Мишей наедине, а доктора запропастились куда-то. Но Рая выглядела изможденной, в любой момент с ней могла случиться новая истерика. И с другой стороны, если Рая много выдержала ради любовника-Миши, то и Таня обязана ради мужа, пусть и бывшего, пусть и помолодевшего, пусть и… Откуда он все-таки взялся?
— Иди, Рая, — кивнула Таня. — До свидания. Счастливо!
Девушка на секунду задержалась перед Мишей, всхлипнула скорбно:
— Какой ужас! Прощай, любимый!
Чокнутая тетка ушла. Кто «любимый»? Что в нем ужасного? Кто эти женщины? Что случилось с его родителями? Какая «квартира Славы», брату три года? Что здесь происходит?
Миша засыпал Таню нервными вопросами.
— Ты только не волнуйся! — Она подняла с пола миску, опустилась на стул, на котором до этого сидела Рая. — Я тебе объясню, постараюсь, хотя это лучше сделать врачам. Скажи мне только, ты уже познакомился с Таней Кутузовой?
— Уже? — переспросил он. — Откуда вы знаете? — По бледным щекам Миши разлился смущенный румянец.
Значит, познакомился, сделала вывод Таня.
— Я тебе сейчас буду рассказывать о вещах, которые знают только ты и Таня, чтобы ты поверил и про остальное. Господи! Какое-то ожившее старое кино!
— Что?
— Это я про себя. Слушай. Вы познакомились у Юры Панкина на дне рождения. Юра сейчас на мукомольном комбинате главный инже… нет, это не важно. Ты пошел провожать Таню домой, по дороге нам, то есть вам, встретилась плачущая тетка, у которой кошка забралась на дерево и боялась спрыгнуть. Ты полез на дерево и порвал брюки…
Василий задержался, потому что с Шереметьевым творилось неладное. Вася обнаружил его сидящим за журнальным столиком и пьющим коньяк. В двенадцать часов дня, без закуски и стаканами. Один опрокинул, легко, как чай, только чуть крякнул, и налил второй, больше половины.
— Будешь? — спросил Семен. — Возьми себе стакан в шкафу.
— Нет, — отрезал Вася. — Не буду. Не хочу.
Хотел! Очень хотел! Руки тянулись, голова закружилась от желания, к пищеводу точно пылесос подключили — только бы втянуть заветную жидкость. Если бы не прошлая ночь, если бы не Таня, однозначно сказавшая, что рядом с ней пьянице не бывать, Вася бы сорвался, выпил и счастливо забалдел. Тем более что спасителя человечества, мессии от медицины из него, по всей вероятности, не выйдет.
— Как хочешь, — пожал плечами Семен и отпил несколько глотков, — было бы предложено.
Требовалась луженая глотка, чтобы вот так легко, точно компот, пить сорокаградусный напиток. Или пребывать в глубоком стрессе, когда все нервные окончания немеют. У Семена был, безусловно, второй вариант. И стресс он мог переживать по единственной причине — потерпев поражение, получив удар по амбициям.
— А ты ловок! — развязно хмыкнул Семен. — Не ожидал.
— Что ты имеешь в виду?
— Да, ладно, не притворяйся. Отымел кутузовскую жену? Ничего баба, в соку.
— Не твое дело!
— Не мое, — согласился Семен, чей язык уже стал заплетаться. — А со мной она не перепихнется? Спроси по дружбе, а?