Он вытер руки салфеткой, залпом выпил кофе, поставил чашку на стол, глубоко вздохнул, придал лицу наиболее возможное отеческое выражение и заговорил:
— Рая, милая! Я благодарен судьбе за то, что она подарила мне минуты близости с вами. К сожалению, обстоятельства моей жизни…
— Ты их не знаешь, — перебила Рая.
— Простите?
— Сейчас ты не можешь вспомнить, с какого бодуна оказался со мной в одной постели.
— Ну, в общем-то, — заюлил Миша.
— Хотя бы как женщина я тебе нравлюсь? — с надрывом воскликнула Рая.
— Очень! — быстро ответил Миша, которому в голову еще не приходило задать себе подобный вопрос.
— Мишенька! Мы давно любим друг друга и живем вместе.
— Что-что? — Он вскинул брови и с опаской посмотрел на Раю, которая начала бредить.
— Слушай меня внимательно! Не перебивай, какими бы странными тебе ни казались мои речи. Мы с тобой любим друг друга — это главное! А в частности…
Потребовалось два часа, чтобы Миша поверил в частности. Да и не безоговорочно поверил. Кто такое с ходу примет? Но факты свидетельствовали, что в его мозгу произошло отключение на много месяцев. Как их перенесла Татьяна? В данном своем состоянии Михаил вовсе не собирался бросать жену.
Они поехали в институт. Миша убедился, что время, минуя его сознание и память, унеслось вперед. Благо, что научные и педагогические обязанности Миши не менялись последние пять лет. Вместо вводной лекции спецкурса он читал середину. Студенты да и коллеги ничего предосудительного не заметили.
Но самому Мише после работы отчаянно хотелось домой, к Тане! Рая же буквально за руку, как на аркане потянула его в квартиру брата. Где ему предстояло… Леший! Почему он должен против воли по чужим углам или одалживаясь у родственников скитаться? С девицей, которая нисколько его не интересует! Ну, переглядывались, перемаргивались. Он ее приобнял, она к его груди припала. Целовались в темном переулке. Что теперь, ломать-крушить жизнь? Ради чего?
— Послушайте, Рая, — сказал он твердо девушке, которая готовила ужин, — нам нужно серьезно поговорить! Пойдемте в комнату. И снимите кухонный фартук, пожалуйста.
Этот фартук, деталь домашнего быта, особенно его раздражал. Как будто они женаты сто лет!
Рая безошибочно почувствовала, что он собирается ей сказать. Уйти! Вернуться к своей железной мымре! В этих стенах Рая никогда не видела Михаила холодно-отстраненным. А прежде, в других стенах — на кафедре — множество раз. Она и полюбила его таким — взрослым, мужественным, ироничным и недоступным. С него можно было лепить скульптуры! Натурщик для античной фигуры веселого мудреца — вот кем был Миша. И оставался. И собирался ее бросить.
Страх потери сработал, как мощный детонатор, Рая чуть не обезумела от взрыва любви к Мише. Повисла у него на шее, не давала слова сказать, твердила о своей любви, угрожала самоубийством, пересказывала ласковые слова, которые ей Миша… Господи, так недавно! Десять дней назад говорил!
Девушка билась в истерике у него на груди. Мише ничего другого не оставалось, как утешить ее, проглотить заготовленные прощальные речи. Не бросать же человека на грани суицида!
— Ты не уйдешь? Не уйдешь? — твердила Рая.
— Нет, — вынужденно ответил Михаил. — Не уйду.
— Сейчас мы пойдем ужинать?
— Пойдем. — Миша отлепил от себя Раю. — Что в меню?
— Макароны по-флотски плюс икра заморская, кабачковая магазинная.
— Великолепно. Накрывай на стол, я сейчас подойду.
— Миша, ты правда со мной останешься?
— От макарон по-флотски меня не может увести даже соблазн в виде золотого запаса страны.
Когда Рая, оглядываясь, всматриваясь в Мишины глаза, пытаясь понять их выражение (он в ответ дурашливо улыбался), ушла-таки на кухню, он подскочил к телефону. Набрал свой домашний номер. Никто не ответил. Набрал номер сотового телефона жены.
— Слушаю, — неестественным, сдавленным голосом ответила Татьяна.
— Что у тебя с горлом?
— Маска на лице, я в косметическом салоне. Миша, это ты?
— Твой законный супруг, — по-дурацки, униженно проблеял Миша.
— И чего тебе, «законный», надо?
— Танюша! Обстоятельства последнего времени могли ввести тебя в заблуждение…
— Не надо про обстоятельства! Квартиры ты не получишь! Как раскатали губы, так и закатайте! Понял?
— Квартирный вопрос, как сказал классик, нас испортил, но я…
— На мою работу намекаешь? Которая тебя десять лет кормила, позволяла на лаврах почивать?
— Таня, я не это имел в виду! В наших отношениях никогда не было вульгарного — кто сколько в копилку бросил. Не деньгами измеряется человеческое…
— Кто бы говорил! — Таня на секунду замолчала, явно выслушивая чьи-то речи. И продолжила: — Мне сейчас вредно мышцами лица двигать. Быстро формулируй, чего тебе надо.
— Только тебя.
— Чего?
В комнату вошла Рая, сказала, что ужин готов, и настороженно спросила:
— Миша, с кем ты разговариваешь?
Он удивился сам себе. Почему-то вдруг струсил, откуда-то выскочило и было произнесено в телефонный микрофон:
— До свидания, Петр Вениаминович! (так звали заведующего кафедрой). Желаю здравствовать! — и положил трубку.
На другом конце Таня, получив это послание, мгновенно и точно расшифровав его — любовница застукала Мишу, — будто удар спицы получила в ухо, дернулась болезненно.
— Сволочь! — сказала Таня, нажимая на кнопку «отбой». — Это я не вам, — подставила она лицо косметологу. — Продолжайте.
Есть женщины — как, например, Татьяна, — для которых бурные рыдания служат средством понижения градуса страданий. Наревелась — и легче стало, отодвинула от себя горе, посмотрела на него со стороны и поняла: еще не конец света.
Раечка была совершенно иной. Для нее взрыв эмоций, рыдания и истерики — точно подзарядка батареи, залог длительных переживаний. «Если я так убивалась из-за Мишиной хвори, — рассуждала она, — значит безумно люблю и обязана сражаться за свою любовь». Она не хотела повторения однажды пережитого страха потерять Мишу, это как второй раз опустить руку в кипяток — кому приятно? Раечка настроилась на борьбу до последней капли крови. И этим объяснялось ее долготерпение, ведь не каждый осилит — просыпаться утром и видеть обескураженное лицо любимого, который не знает, каким ветром его занесло в твою постель.
Версия с последствиями клинической смерти давала трещины. Рая призналась Михаилу, что влила в него, бесчувственного, снадобье, взятое у родной тетки. А сама тетка пропала, как в воду канула, найти не могут, и спросить не у кого.
— Что за чушь! — скривился Миша. — Вы хотите сказать, что напоили меня какой-то гадостью? Отравили?