Вокруг трона Ивана Грозного - читать онлайн книгу. Автор: Геннадий Ананьев cтр.№ 33

Как такое забудешь! Гордость рода. Ещё при Иване Третьем Великом Иван Фёдорович Бельский, от корня которого и они с Малютой, женился на племяннице государя Елене. Не меньше, выходит, они имеют право на трон, чем Шуйские. Может, даже большее.

А Малюта продолжал внушать:

— Служить не на побегушках, какая у тебя пока что участь, а стать по крайней мере окольничим, не так-то просто. Головой думать нужно, а не тем местом, которым на полавочнике сидишь. Иль тебе случившееся с Адашевым не в пример? Он и царя подлизывал, и к боярам тянулся. А чем закончилось? Или запамятовал, как свозили остатки гнезда адашевского в Слободу, в пыточные? В общем, решай: либо прямой путь, либо возвращайся в своё имение и сиди там тише мышки. Пойми, жалостливость твоя и недоумения могут поставить под удар и меня, а мне это совершенно ни к чему. Поэтому решай. Вот сейчас же. Без промедления.

— Останусь при дворе.

— Тогда так: бери сотню опричников во главе с сотником и — в Великий Новгород. В Софийский собор. Поспешая. Слушай, что от тебя требуется в Новгороде. Сразу, без промедления — к иконе. Если письмо там, шли тут же вестника. В Слободу. Но вернее, до Клина. Если же не встретит гонец твой меня там с царём, пусть скачет в Дмитров. Если и там нас не будет — в Сергиев Посад. В Лавру. Сам же упрячь под запор всех служителей храма. Ни одна чтоб душа не выскользнула и не оповестила Торговую сторону. Особливо бди за архиепископом. Хитёр, гад. Ой, хитёр. Поставь дозоры на дорогах и в пятины ^[35] Водьскую, Обонежскую, на Шелонь и Дерева, в Заволочье и на Терский берег. Пусть досматривают всех, кто выезжает, а особенно, кто въезжает. Посадника степенного, посадников бывших, тысяцких, кончанских посадников, сотников ни в коем разе не выпускать. Начнут ершиться — под замок. Без стеснения останавливать воевод царских и слуг ихних. Словом царским останавливать. Как поступать при нашем приближении, я об этом сообщу тебе лично через вестника, пошлю его со словом моим. Выезжать завтра с рассветом. Я же сегодня поскачу с докладом к царю Ивану Васильевичу.

Выехали затемно. Хмурое предутрие, хотя и довольно зябкое, не бодрило. Неуютно Богдану в седле. От мысли о предстоящем. Там любое может ждать его, даже смерть, если у новгородской знати далеко зашло, и они готовы к отпору. Сомнут сотню ни за что ни про что. А если письмо он изымет и сделает всё, как подсказал Малюта, тогда тоже не легче: великой расправе подвергнется Новгород, и его Богдана Бельского имя, как первого царёва посланца, будет у всех на устах.

Однако не только это волновало его: никак не налаживалась стройность в мыслях о прощальном слове Малюты Скуратова, который по сути дела благословил его на самостоятельный путь, путь без поводыря, лишь с малой подсказкой. Это тоже не простая задача.

Постепенно ему удалось взять себя в руки, обрести внешнюю бодрость, а вместе с ней и успокоенность. Путь ещё далёк, успеется всё разложить по полочкам.

К рассвету Богдан Бельский уже чувствовал себя молодцом.

Всю оставшуюся дорогу Бельский анализировал запутанные отношения и княжеских родов, исстари боровшихся за первенство во власти, и Великого Новгорода с Низом, но более всего продумывал каждый свой будущий шаг, отметая принятое только что, находя взамен новые решения, однако так и не смог найти лучший вариант, в котором не было бы изъяна. Когда подъезжали к главным Новгородским воротам, плюнул на всё.

«Видно будет по ходу дела...»

Воротники, увидевшие собачьи головы на луках ^[36], расступились пугливо, и вороная сотня на рысях миновала торговые ряды, где было многолюдно, затем проскакала через бывшую вечевую площадь, совершенно пустынную, и вылетела на Волховский мост, нагоняя страх на редких прохожих — новгородцы поспешно прижимались к перилам моста, иные даже кланялись, чтобы, не дай Бог, не осердить своей непочтительностью чёрных гостей, жуткая слава о которых уже расползлась по всей России. В большинстве городов опричники успели наследить знатно, и люди понимали, что появление их здесь не предвещает ничего хорошего.

Богдан спешил. Опасался, как бы не дали знак воротники страже детинца Софийского собора (а ведь такая связь отработана), и не решатся ли стражники затворить ворота? Туго тогда придётся. Что сделаешь, имея всего сотню в руках? Чтоб взять детинец, тысячи нужны будут. К тому же у архиепископа окажется достаточно времени, чтобы избавиться от улики, и это непременно навлечёт на него, Богдана, царскую немилость. По меньшей мере, отдалит он от себя, а если разгневается, то неизвестно, чем всё закончится.

Нет, ворота открыты. Выходит, заговор, если он имеет место, ещё не спустился до ратного низа.

«Если так, привлеку ратников к заставам на дорогах к пятинам».

Весьма разумная мысль. Сотни две добрых мечебитцев и стрельцов — не шуточки. Если, конечно, они согласятся подчиниться ему, минуя воеводу новгородского. Тому, хотя и царём он поставлен, доверять нельзя. Вдруг втянут в заговор, и заодно с верхушкой новгородской? Потому — ни слова ему.

Коней осадили у паперти Софийского собора. Богдан — сотнику:

— Оставаться в сёдлах. Со мной троих определи. Ещё по десятку — к каждым воротам. Не выпускать ни души.

Спрыгнул с коня и — в храм. Отмахнулся от служки, который испуганно попенял:

— В шапке-то не гоже.

— Гоже! Осквернён он давно. Изменой осквернён!

Засеменил служка к начальству своему, а Богдан решительно подошёл к иконостасу. Руку за икону Божьей Матери — есть. Вот оно — письмо! Забарабанило сердце торжествующе. Но не изменил суровости лица своего. Повелел сухо одному из опричников:

— Передай сотнику: всех служителей Собора — под замок. Не медля. И ещё передай, пусть по внешней стороне детинца конные наряды выставит. Скажи ещё, чтобы всю стражу собрал бы в гридню для моего к ним слова. Я — в палату к архиепископу.

Архиепископ Пимен встретил Бельского в дверях, хотел осенить его крестным знаменем, но Богдан остановил его:

— Не приму благословения от змеи подколодной! От двоедушника! Заходи в свои палаты, ваше благочиние. Садись и читай!

С насмешкой повеличал архиепископа Богдан, и было видно, что с Пимена медленно, но верно сползает величественное благодушие, а испуг накладывает печать на привычное для него высокомерие.

— Читай! Я бы мог сам это сделать, но лучше ты потрудись, — и вопрос: — Не под твою ли диктовку писано?!

Архиепископ прочитал первые строчки и воскликнул с ужасом:

— О, Господи!

Бельский сразу понял, что архиепископ слыхом не слышал о письме, но не отступать же.