Нелидова. Камер-Фрейлина императрицы - читать онлайн книгу. Автор: Нина Молева cтр.№ 90

— Катишь, я простояла всё это время в гардеробной ни жива, ни мертва и не решилась выйти через маленькую дверь.

— Она ни для кого и не должна существовать. Пока.

* * *

Подле дровяного магазина на Мойке №576 продаются лучших мастеров живописные картины и до 2000 аглинских эстампов.

Продаются за сходную цену 17 масляными, а 28 сухими красками писанных картин... которые видеть можно, идучи от Аничкова мосту к церкви Знамения на правой руке в каменном под № 1758 доме.

На Васильевском острову в 5-й линии по набережной подле г. Смирнова дома под № 35 продаётся собрание старинных картин разных мастеров за 600 рублей, коллекции новейших картин славнейших аглинских мастеров и несколько картин и рисунков древних мастеров.

«С.-Петербургские Ведомости», 1793,

№26, 36,37.

Е.И. Нелидова, великий князь Павел Петрович

— Катишь, вы? Что вас привело сюда именно сегодня? Думаю, вам известны все новости, и вы должны понять: я никого — понимаете — никого не хочу видеть. Так что...

— Ваше высочество, я не стану вас обманывать случайностью нашей встречи. Я искала её, хотя и догадывалась о вашем нежелании говорить со мной.

— Тем более.

— Но обстоятельства таковы, что я умоляю вас выслушать меня. Только выслушать, ваше высочество, и ничего больше. Вам делать вывод, заслуживают ли мои слова вашего внимания.

— Я не хотел бы вас обижать.

— Ни о какой обиде не может быть и речи. Я заранее принимаю ваши возражения, негодование и прямой гнев. И всё же готова рискнуть. Ваше высочество, скажите откровенно, был ли случай, когда я обманула вашу доверенность и ожидания, предала вас не в делах — просто в мыслях? Я могла быть надоедливой, неумной, скучной, но разве хоть раз я руководствовалась чем-либо иным, чем вашими интересами?

— Я никогда вас ни в чём подобном не обвинил. И не подозревал.

— Тогда подарите мне десять минут вашего терпения, всего десять минут, ваше высочество.

— Вы так возбуждены.

— Да, возбуждена, потому что предчувствую недобрый замысел в отношении вас. Замысел, который можно — ещё можно! — разрушить.

— Говорите.

— О, благодарю вас, сир!

— Вы опять прибегаете к этому титулу!

— Потому что он как никогда близок к вам, ваше высочество, если ...если вы проявите совсем немного доброй воли.

— Значит, речь пойдёт об Александре. Это исключено!

— Но вы подарили мне десять минут, ваше высочество, и я ещё ими не успела воспользоваться. Я хочу вам напомнить, как вы переживали то обстоятельство, что новорождённый Александр Павлович был отдан императрицей под опеку посторонних воспитателей.

— Вопреки моему желанию и моей воле. Тогда вы утешали меня тем, что ко времени его совершеннолетия он уже освободится от опеки императрицы и вернётся к своему отцу. Что же из этого вышло?

— Всё, как и предполагалось.

— Вы дразните меня, Катерина Ивановна!

— Нет, нет, сир. Что означает эта свадьба — на несоответствующей невесте и раньше всякого положенного срока?

— Ах, вы согласны с возмутительностью этих обстоятельств?

— Ещё бы, ваше высочество! Это признает каждый человек.

— Кроме императрицы, которая способна на любую глупость, чтобы унизить и больнее задеть меня.

— Да, но в этом случае императрица просчиталась!

— Каким это образом?

— Самым очевидным. Женатый Александр Павлович полностью выйдет из-под опеки императрицы. От него вынуждены будут отступиться все эти бесконечные наставники и — скажем так — агенты влияния императрицы. Теперь у её величества не будет ни малейших оснований противодействовать вашим постоянным — я подчёркиваю, постоянным! — встречам с сыном. Вы сможете взять окончание действительного образования Александра Павловича в свои руки, заинтересовать его военным делом, манёврами, маршами. Это будет естественно, и это поддержит Константин Павлович, который всё время к подобным занятиям стремится. Разве это не верно, ваше высочество?

— И вы думаете...

— Сир, это совершенно очевидно! А ранняя женитьба... Что ж, обретя официальную супругу, ваш сын сможет в дальнейшем руководствоваться велениями собственного сердца. Пройдёт несколько лет, и его сердце заговорит.

— Но мне отвратительно видеть само по себе это гессен-дармштадтское отродье в моём дворце.

— Ваше высочество! Разве этот проигрыш не покажется вам совсем ничтожным по сравнению с обретением двух, казалось бы, потерянных сыновей? Оба великих князя, даже для простого соблюдения приличий, будут отпускаться императрицей к вам.

— Так чего же вы добиваетесь?

— Чтобы вы удостоили сегодня своим присутствием праздник освобождения сына, ваше высочество, и превратили его в торжество справедливости.

— А как же бесчисленные педагогические усилия императрицы? Вы считаете, они могут пройти бесследно?

— Я могу ошибаться, ваше высочество, но я в этом уверена. Вспомните, как много науки, дидактики и как мало человеческого тепла сообщила императрица своим внукам. Она написала «Бабушкину азбуку» с поучительными историями, которые способны усыпить, если не уморить, каждого человека, тем более ребёнка.

— Сочинила, кажется, длинные наставления воспитателю великих князей Николаю Салтыкову, которые были переданы ему при высочайшем императорском рескрипте. Он сам показывал мне их — касательно здравия и сохранения оного, касательно продолжения и подкрепления умонаклонения к добру, касательно добродетели, учтивости и знания.

— Я знаю их наизусть, ваше высочество, потому почти такими же они применялись и к воспитанию монастырок. Уверяю вас, самое трудное было не уснуть крепким сном при их чтении, а ведь отдельные постулаты ещё к тому же были написаны на десюдепортах во всех институтских дортуарах, столовой зале, даже коридорах. Впрочем, это не было изобретением императрицы — но лишь пересказом «Эмиля» Руссо.

— Руссо меня не интересовал никогда. Салтыков тоже не мог разобраться в сути предписаний и вполне доверился тем учителям, которых императрица-бабушка решила выбрать. Бог мой, чтобы ребёнку читал физику профессор Крафт, ботанику — сам знаменитый Паллас, математику Массон! Себе же он оставил только заботу о здоровье мальчиков и в этом, похоже, преуспел.

— Вы обошли своим вниманием, ваше высочество, Михайлу Муравьева, излагавшего основы русского языка.

— Да, помнится, вы мне давали для чтения что-то из его достаточно сентиментальных сочинений, совершенно ненужных будущему мужчине и военачальнику. К тому же он скучнейший моралист.

— И ещё преподававшего Закон Божий протоиерея Самборского.