Жизнь на грешной земле - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Иванов cтр.№ 66

Так уныло размышляла Катя над могилой Андрона, и вдруг все эти тяжелые и невеселые мысли словно ветром подхватило да унесло: голова ее закружилась, в груди она почувствовала ту самую тошноту, уже знакомую, приведшую однажды ее к неописуемому ужасу. А теперь от этой тошноты беспокойно и радостно забилось сердце, разгоняя кровь по жилам, наполняя тело согревающим огнем. Она глянула на сгорбленную спину Петрована, обравнивавшего лопатой могильный холмик, и вспомнила почему-то опять о смерти секретаря райкома партии Дорофеева: ну да, он скончался в тот вечер, может быть, даже в тот самый час, когда она, Катя, упав на кровать к Петровану, сгорела под его тяжелым и добрым телом, забыв про всю свою ужасную, без единого светлого проблеска жизнь, про мертвых и живых своих детишек, про сгинувшего где-то Степана Тихомилова. Она, уткнувшись мокрым лицом в его горячую грудь, лихорадочно оглаживая его по плечам, по спине, от неизведанного доселе сладкого чувства стонала, хрипела и без конца выговаривала одно и то же слово: «Петрован… Петрован…»

И теперь у могилки она еле слышно произнесла:

— Петрован…

Он сразу же расслышал ее шепот, немедленно разогнулся.

— Чегой-то? — И обеспокоенно шагнул к ней. — Тебе что, худо?

— Нет… ничего, — ответила она, пряча от всех лицо. Ей казалось, что сейчас люди заметят то, чего не должно быть в выражении глаз человека, стоящего у свежей могилы. Потом повернулась и первая пошла с кладбища.

А дома прямо у порога она ткнулась ему лицом в грудь и прошептала стыдливо:

— Затошнило там меня, Петрован. Вот чего.

— Катя! Катенька… — выдохнул он облегченно, стал тяжелыми руками гладить ее, как маленькую, по голове, по плечам. — Да неужели ж? Не ошиблась ты?

— Нет. Это точно так… как было раз уже.

Она откинула голову, подняла на него полные счастливых слез глаза. Он глядел на нее радостно и еще недоверчиво, потом недоверчивость исчезла, растаяла, а радость засветилась еще отчетливее.

— Поворот-от! Ах ты, Катенька! Родимая… И он снова прижал к себе ее худенькое тело.

В начале сорок седьмого Катя родила девочку, назвали ее в честь безответной Катиной помощницы Марией, о чем и объявили счетоводихе. Та расчувствовалась, расплакалась, принесла в подарок целый ворох пеленок и крохотные валеночки. А через два года Петрован привез жену из больницы с сыном и, немного хмельной от радости, всю дорогу уговаривал Катю, хотя она и не возражала:

— А назовем его Данилом, а? Данил Петрович будет. Как славно, а?! Кузнечному делу его, Кать, обучу… Эх, пошла наша с тобой жизнь-то, Катя!

Да, жизнь шла теперь по всей земле легче, и в Романовне тоже, и в Катиной семье было теперь все благополучно.

В мае сорок пятого Катя и Макеев расписались, а в конце августа Петрован сказал:

— Николай-то, что ж, так неучем у нас и останется? Давай, Коля, на учебу собираться. В Березовскую семилетку поближе будет, там я договорюсь где с квартирой у добрых людей. Харчи подвозить будем с матерью, конечно.

Николай было заупрямился;

— Десятый год мне уж, с первоклассниками… Засмеют же.

— Засмеют-то нас с матерью, коль сундуком вот безграмотным останешься. Ишь, скажут, родители тоже. Ничего, Коля, собирайся. А на другой год Игнатия отдадим в школу, тогда вдвоем там будете.

Николай вытянулся на несчастье в парнишку рослого, за партой возвышался над всеми на целую голову и безжалостных насмешек ребячьих перенес, конечно, немало, но четыре года терпел, а потом стало невмоготу. В сорок девятом он в школу ехать категорически отказался, стал работать с Петрованом в кузнице, а нынче после Нового года заявил:

— А ежели на шоферских курсах мне, бать, поучиться? А, мам? Рулить-то я уж умею, дядь Иван Легостаев научил.

В колхозе уж несколько лет было две полуторки, на одной из них работал Иван Легостаев.

— Так, а что, мать, — сказал Петрован, — шоферская работа серьезная.

Второй уж месяц Николай учился автомобильному делу, квартировал в райцентре. Игнатий, пошедший в школу в сорок шестом, был уже в пятом классе, жил в Березовке. Подрастала Фроська, к нынешнему сентябрю и ее готовили к школе. Петрован сам купил ей портфель, букварь, пенал с карандашами, тетрадки. Объявив ее в сорок четвертом своей дочерью, он чутко и строго все эти годы следил, чтобы не вздумал кто в этом засомневаться, одевал ее чище и баловал больше, чем родных детей. И у Кати от этого не раз навертывались благодарные слезы. Пряча их от мужа, она думала, что счастье не обходит все-таки ни одного человека, вот и ей судьба выделила немало, да какой же Петрован золотой человек, вот вам и пьянчужка. Ну и от деревенских людей все это не укрывалось, особенно от бабьего глаза, отношение Петрована к Фроське все глуше и глуше затирало историю ее рождения. Лишь неуемная в своей злобе Федотья пыталась что-то внушать Фроське. Однажды вечером она прибежала в слезах, уткнулась не матери, а отцу в колени.

— Ты мой папа… Ты мой… самый родной!

— Что? Кто обидел? — поднял ее за плечики Петрован, хотя и ему и Кате было уже ясно, в чем дело.

— Бабушка эта злая… Схватила меня счас.

— Ах она, ведьма старая!

— Ага, ведьма… — вытерла девочка кулачонками глава. — Как из сказки она вроде. Я ее боюсь.

— Ну, бояться не надо, доченька… А я вот с ней поговорю сам. Я на нее найду управу.

— Найди, пап! Ты же вон какой сильный, — с детской верой во всемогущество отца сказала Фрося.

— Обязательно найду. Вот счас я к ней и отправлюсь.

Когда Петрован вернулся, Фрося спросила:

— Нашел, пап?

— А как же. Теперь она тебя больше не тронет. Давай вон куклов-то своих укладывай на ночь, у них уж глаза слипаются.

Успокоенная и радостная, девочка побежала к своим куклам.

Ночью Катя спросила:

— Что ж ты ей говорил-то?

— А посулил… коли еще вякнет чего Фроське, возьму, говорю, вилы да шею приткну к земле. Как гадюка говорю, поизвиваешься да сдохнешь.

— Петрован!

— А вот и испугалась. Ладно, грит, силов-то у меня нету уж, а вот вернется Пашенька… Помешалась на своем Пашеньке.

— Да он и правда… если бандитом-то вернется?!

— Ну, много воды стечет, покуда срок ему кончится, — успокоил Петрован жену. — А Фроська как подрастет, так и сама все поймет. Мы ж ее тоже потихоньку воспитывать будем.

Все это было с год назад. Федотья никогда с тех пор к Фроське и близко не приближалась. Сколь ни многожильной была она, а силы все же заметно иссякали, оставленная всеми, кроме сердобольной внучки Софьи, она потихоньку высыхала. Но и до звону высохшая, она бы, наверное, еще долго маячила на земле, как неприкаянная и зловещая тень, да два события ускорили, видно, дело и свели ее в могилу…