Жизнь на грешной земле - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Иванов cтр.№ 143

— Во, дедушка, сорочьи яйца, — хвалился Васька, вдруг вырастая перед стариком неведомо откуда. Макарыч вздрагивал и открывал глаза.

— Сорочьи? Сорока — птица вороватая, у кладовщика Тимохи мясо таскает, знаешь? А других птиц не трожь — полезные они.

— А какие полезные?

— Ну, всякие там… Ласточки вот, скажем, скворцы. Знаешь скворца?

— Знаю, — отвечал Васька и чесал правой ногой левую. — Это какие в скворечниках живут.

— Дедка, а ты на рыбалку меня возьмешь? — спрашивал, немного погодя, Васька.

— А чего же не взять — возьму. Завтра вот и возьму. Только какая ноне рыба! Вот я в молодости щук тут ловил — во, по метру. А теперь все пескарь пошел.

— Дедушка, а когда это «в молодости»? Давно?

— Не так чтоб давно. Это когда еще колхозов не было, а я пахал во-он там свою десятину, за горой, знаешь?

— Знаю, — неуверенно отвечал Васька, чтобы поддержать свой авторитет, и вопросительно смотрел на Жучку. Собачонка заискивающе мела хвостом по земле, прося прощения за то, что не может объяснить, где это за «горой» и что это за «десятина».

Но сходить завтра на рыбалку Ваське не удалось. Старик занемог и слег в постель.

Проболел он больше месяца. В эти дни звенящий зной начал понемногу спадать. Потом вдруг пошли обильные дожди. Лица колхозников посветлели. Снова зазеленели взгорки за деревней, будто дожди смыли осевшую на них желтую горячую пыль.

Но Макарыч ничего этого не знал. Не знал он, что Красуля совсем выздоровела, что Груняшка все-таки уберегла хлеб до дождей на своем участке, что колхоз вот-вот приступит к уборке урожая. Обо всем ему рассказала Маринка, когда старик начал поправляться. Лучшего лекарства для Макарыча и не нужно было. Он слушал внучку, расправил рукой белую, скатавшуюся за время болезни бороду. Глаза его живо поблескивали в полумраке комнаты и он бормотал:

— Ишь, ты, Груняха-неряха… Все замызганную куклу без одной руки по деревне таскала. А тут нате-ко… Уберегла, говоришь, хлебушек? Телом-то хила, да, знать, в душе у человека сила… Ну, ну, так, значит…

Когда рябина и черемуха над крышей занялись пламенем, а в хрустальном воздухе полетела белая паутина, старик снова появился на завалинке. Колхозники теперь редко останавливались возле него.

— Хорошо, все хорошо, Макарыч. Приступаем убирать матушку-пшеничку. Ты не обессудь, недосуг мне, — торопливо говорил каждый и спешил в поле. Старик довольно качал головой и не обижался.

Васька не забыл обещания Макарыча и каждый день завертывал на завалинку.

— Дедушка, скоро на рыбалку пойдем? Ведь когда обещал…

— А вот в воскресный день, как солнышко пригреет, и пойдем, — сказал однажды старик.

Теперь Васька с нетерпением ждал воскресенья и еще чаще бегал к деду уточнять все важные, на его взгляд, вопросы, связанные с рыбалкой.

И вот в воскресенье они, не спеша, вышли из деревни: длинный костлявый Макарыч в широкополой соломенной шляпе и стеганой фуфайке, рядом с ним семенил раскрасневшийся Васька в помятом, обрызганном чернилами пиджаке и в больших Зинкиных сапогах, а вокруг них бегала вертлявая Жучка.

— Ты не устал, Васька? — спросил Макарыч, когда они прошли с полкилометра от деревни.

— Не-ет, дедушка! Что ты, я уже не маленький…

— Не маленький? Сколько же тебе годов?

— Девять. Я во втором классе учусь.

— Во втором? Это хорошо. А сестре твоей, Зинке, сколько лет?

— А Зинке десять, дедушка. Она уж в третьем классе.

Макарыч помолчал, потом спросил:

— Ну, а Жучке, к примеру, сколько лет?

Васька растерянно посмотрел на собаку, озадаченный таким вопросом.

Потом ответил:

— Нисколько.

— Это как так?

— А она не учится, дедушка.

Старик рассмеялся дребезжащим смешком и опустился на траву.

— Отдохнем, однако… Не учится, говоришь, Жучка? Эх ты, несмышленыш. Однако вырастешь — человеком станешь. Вон Грунька — знаешь? Во-он ее участок виднеется. Говорят, по сорок центнеров пшеницы с гектара соберет. А тоже глупая была, плакала все, что кукла у нее без руки, дескать, больно ей. Это как ты понимаешь, а?

— Я, дедушка, по сто центнеров соберу, когда вырасту, вот увидишь, — сказал Васька, ковыряя пальцем в земле.

— По сто? Может, и по сто люди собирать будут. Наука, брат, она до всего дойдет. Как думаешь, дойдет? Раньше вот тут по семь брали в урожайный год. Говорили, что земля больше не может родить. А вон Грунька-то…

Макарыч не договорил, завертел головой, втягивая в себя воздух. Потом резко приподнялся.

— Не слышишь, гарью пахнет, а? Горит где-то. Ну-ка, беги на взгорок, глянь.

Васька взбежал на пригорок и вдруг замахал руками, завертелся на одном месте. Почуяв неладное, старик быстро заковылял на холм. А когда поднялся, увидел: по земле стлались белые космы дыма и неяркий огонь лизал прошлогоднее жнивье и скирду почерневшей соломы.

— Эка напасть, и людишек никого кругом, — заволновался старик. — Ведь Грунькин участок — рукой подать. Ну-ка, Васька, бежим…

Откуда взялась у старика сила! Тяжело, со свистом дыша, перепрыгивая через кочки и таволожник, Макарыч побежал к месту пожара.

Огонь прошел по жнивью и перекинулся на целинный участок, густо покрытый высохшей травой. С треском, заваливая землю клубами едкого дыма, вспыхивали пересохшие, спутанные ветрами стебли трав. Макарыч сдернул с себя фуфайку и, не обращая внимания на жар, стал хлестать ею по огню. Его лицо тотчас же лизнул сердитый язык пламени, белая окладистая борода Макарыча задымилась.

— Дедушка, сгоришь, сгори-ишь… — испуганно заревел Васька. Жучка с пронзительным лаем металась у огня.

— Цыц, ты!.. — прохрипел Макарыч, отрывая руки от обгоревшего лица. — Эх, Грунька, хлопотунья, недоглядела…

И он снова принялся хлестать по огню тлеющей фуфайкой. Потом, повернув к Ваське обгорелую бороду, закричал:

— Беги в деревню. Пусть сюда все… кто есть…

— Сгоришь, дедушка-а, — плакал Васька, не трогаясь с места.

— Ах ты, варнак этакий! Беги, говорю, что есть духу. Не сгорю, коли быстро добежишь. Ну?.. — с тяжелой одышкой закричал старик.

Васька сорвался с места. Пробежав немного, он оглянулся, еще раз испуганно протянул «дедушка-а»… — и снова побежал в деревню…

Когда подоспели колхозники, Макарыч неподвижно лежал поперек межи в наполовину истлевшей одежде. Рядом валялись лохмотья фуфайки да обгорелое бамбуковое удилище. В воздухе еще стоял негустой запах степного пожарища.

Безмолвные, окаменевшие стояли вокруг колхозники. Перед телом Макарыча кое-где дымились тлеющие остатки бурьяна, горько чадили остатки ватной фуфайки. А по другую сторону тела стеной стоял пересохший, почерневший от дыма бурьян.