Но теперь я жила в Москве и каждое утро вскакивала в шесть. Быстро бежала в ванную, на ходу натягивая трусы, носки, джинсы, бюстгальтер, туфли. За две минуты умывалась, за одну – причесывалась, за тридцать секунд – ставила чайник. Пока он закипал, успевала накрасить один глаз. Важно было не забыть в ванной зубную щетку, пасту, тоники и полотенца.
Иногда я забывала, и Руслан делал замечания.
Следующие две минуты я спешно обжигалась несладким чаем, успевая выйти из медицинского центра за десять минут до прихода остальных парикмахеров, косметологов, массажистов и администраторов. Никто не должен был знать, что я там живу.
На работу приезжала к восьми. Официально мое утро начиналось тут, у кипящего чайника на корпоративной кухне. Нужно было заставить себя проснуться.
Кофе был горячим, сладким и безвкусным.
Я не любила работу в банке, но она позволяла мне забыться. Два дня работать, два дня учиться, два выходных за месяц. Работа с девяти утра до девяти вечера. Мне даже не нужно было специально загружать себя, чтобы к десяти вернуться домой, выпить чаю, коснуться головой неудобной подушки и в момент отключиться на несколько часов.
Приезжая в институт, засыпая на лекциях, я думала о нас с Русланом. О наших отношениях и планах на будущее. В конце августа Руслан купил машину. Теперь он думал о квартире и собственном бизнесе – продуктовой палатке или небольшом магазине.
Машина, квартира, дача, семейный бизнес и дети по плану. От перемены мест слагаемых сумма не менялась. Как я ни старалась найти себя в этом ряду из пяти элементов, ничего не получалось. Не та сумма, не те слагаемые. Все не то. Все не так.
Я скучала по Руслану. По другому Руслану. По тому, каким он был раньше. Когда я еще училась в школе и жила в другом городе. К такому Руслану хотелось лететь, а не бежать. Забывая о светофорах и земном притяжении.
Вспоминала, как мне нравилось сидеть ночью на кухне, курить, пить чай и слушать его. Руслан рассказывал что-то интересное и всегда странное, говорил загадками. Я все запоминала, а пересказать не могла. Дословно запомнилась только одна фраза – «Бесконечность – это то, куда попадают люди за мгновение до оргазма».
Еще я думала о Солодове. В институте все напоминало о нем. Мне казалось, если я закрою глаза и полчаса буду представлять, как он выходит из деканата или спускается по лестнице во внутренний двор к фонтану, то он непременно появится рядом.
Я не видела его четыре месяца. Шестнадцать недель не слышала его голос, а мои мысли до сих пор текли через него, и я не знала, что с этим делать. Я задавала себе вопросы, и сама же отвечала его словами. Дома, в институте, на работе, во сне. Даже во сне я думала, что бы он сказал, как бы объяснил те болезненные видения, которые меня посещали за десять минут до пробуждения.
Мне выпадало по два выходных в месяц. Медицинский центр, где мы жили, работал без выходных. В эти дни я просыпалась, как обычно, но ехала не на работу или в институт, а в общежитие, где за мной после первого курса числилась комната на шестом этаже.
По пятницам и выходным у метро ставили палатки. Полосатые, разноцветные, в несколько рядов. Привозили фрукты, овощи, сладости, постельное белье, ткани, халаты. Пахло малосольными огурцами и копченой рыбой. Мне нравилось ходить между палатками по дороге в студгородок.
Я покупала зеленые яблоки и ехала дальше.
На первом этаже, у лифта, в коридорах и проходах толпились первокурсники с родителями, чемоданами и сумками. Смотрели освободившиеся комнаты, получали ключи и заселялись.
Глядя на этих ребят и девчонок, что еще пару месяцев назад сидели за школьной партой, а теперь стояли в очереди к коменданту, я невольно думала, что если бы в прошлом году в общежитии хватило мест, то сейчас все было бы по-другому.
Я бы не встретилась с Оксаной, мы не снимали бы квартиру в Подмосковье, я бы не познакомилась с Солодовым. Или познакомилась бы, но при других обстоятельствах. В условиях, в которых мы бы не узнали друг друга и остались бы просто требовательным доцентом с творческим уклоном и просто обычной студенткой, приехавшей покорить Москву и найти новую любовь.
Это было бессмысленно захватывающе – задавать себе вопрос «а что было бы, если…?» и самой же придумывать варианты ответов, как в глупом тесте с женского сайта.
В общежитии я появлялась два-три раза в месяц, приезжала в восемь утра. Все три кровати были завалены книгами, словарями, старыми тетрадями, мягкими игрушками, десятками баночек и тюбиков от использованной косметики.
На столе вперемежку с кремами, лаками и масками в сладком и липком болоте стоял десяток грязных чашек.
Моя кровать стояла у левой стены, напротив оконной форточки. На этом месте всегда что-то снилось. Цветное, идиотское.
Я принимала душ, отключала телефон и ложилась спать. До вечера. Просыпалась около пяти, пила чай и лежала в кровати до восьми или девяти. Потом собиралась и ехала домой к Русу.
Мне почти девятнадцать, и у меня есть парень.
Я хорошо учусь, много работаю и мало сплю.
Курю по пачке в день, засыпаю после снотворного, у меня нет времени на глупые мысли и ненужное общение.
Я успокоилась, я привыкла к такой жизни, а другой мне уже не хотелось.
Глава восемнадцатая
– Рус… Руслан, проснись…
– Что тебе? – недовольно прохрипел он. – Третий час ночи.
– Темно, – прошептала я. – Мне страшно идти в туалет.
– Ты издеваешься, что ли? Мне вставать через два часа, а тебе страшно.
– Я не издеваюсь. Мне правда страшно.
Руслан шумно зевнул и отвернулся к стене:
– И что ты теперь хочешь от меня?
– Просто отведи меня. Посиди на кухне, покури.
Руслан не ответил.
Я сидела на кровати в темноте, без ночной рубашки и, не моргая, смотрела на зеленые цифры электронных часов. Следила за тем, как мигали две точки между часами и минутами. Мне казалось, я просидела вечность.
Третий раз на этой неделе. Я не могла ни спать, ни думать. Я была пустой, абсолютно. Меня стерли, очистили, отформатировали. Единственное, что я чувствовала, это страх темноты между двумя и тремя часами ночи.
Я не плакала, не мерзла и почти не уставала.
Я просто боялась темноты.
Ни счастливая, ни несчастная.
* * *
От общежития до метро была пробка. Автобусы, машины, маршрутки – все двигалось на одной скорости – такой, что быстрее дойдешь пешком, чем доберешься на колесах. Я шла пешком вдоль шоссе, подняв промокший насквозь капюшон. В кроссовках хлюпала вода.
– Эй, чего такая грустная? – крикнул из машины мужской голос. Я пошла быстрее. Машина тоже прибавила скорость. – Мари! – настаивал неизвестный мужчина.