Осенняя женщина - читать онлайн книгу. Автор: Анна Климова cтр.№ 35

Куда же ехал Витек сейчас? Четкого плана у него не было. Хотелось лишь одного — уйти и больше не возвращаться в дом номер 499 на Логан-драйв. Никогда.

Более-менее реальной целью был аэропорт Кеннеди на юге Квинса. Конечно, аэропорт имелся и в Джерси-Сити — Ньюарк, однако там редко принимали самолеты из России. Это Витек узнал уже давно.

Другой вопрос, на что он рассчитывал в Кеннеди? Где-то внутри теплилась надежда на то, что он найдет русских пилотов и попросит их взять его с собой. Надежда слабая, чисто детская, но не сидеть же сложа руки.

Полупустой поезд замедлил скорость, прибывая на главную станцию Пенн-стейшн. Витек подхватил рюкзак и вышел на перрон. Он держал в уме точный порядок первоначальных действий. Из Пенн-стейшн следовало попасть на линию метро «А», доехать до остановки Ховард-Бич. Оттуда бесплатный автобус-шаттл шел прямо в аэропорт Кеннеди. Автобусом пользовались в основном скуповатые евреи в широкополых шляпах с длинными пейсами и со старушечьими матерчатыми портпледами в бледных руках. Эти всегда жилили 60 баксов на такси или платный автобус, хотя несколько сотен на билет до Израиля всегда находилось. Странная публика.

Витек спустился на уже открывшуюся станцию сабвея, дышавшую запахами туннельной сырости, гашиша и нечистот. Простые плиточные стены расписаны граффити. Нью-Йоркская подземка давным-давно смирилась с этим настенным творчеством, делавшим ее непохожей ни на какую другую в мире.

Увидев на другом конце станции мелькнувшую фуражку полицейского, Витек стал за бетонную колонну. Вполне вероятно, в доме номер 499 уже все поняли, так что нечего мозолить глаза фараонам.

Наконец, завывая, подкатил состав. Витек вошел в вагон, растворившись в жидкой толпе служащих, спешивших на работу. Состав хлопнул многочисленными ртами створок и нырнул в туннель.

Саныча на стройке Витек больше не нашел. Перевели Саныча куда-то. Рабочих не спрашивают: «Сэр, не хотели бы вы немного поработать на строительстве отеля во Флориде? Мы оплатим вам дорогу, питание и вообще будем с вами носиться как с писаной торбой». Им просто говорят: «Есть работа» — и называют цену. И лучше соглашаться сразу. Предложений может больше не поступить. Это в основном касалось наемных рабочих, съезжавшихся, казалось, со всего света, — мексиканцев, китайцев, албанцев, хорватов, украинцев, русских. Поработав на стройке, Виктор отмечал, что они все почти не общаются друг с другом. И не потому, что бригадир за зубоскальство во время работы мог без лишних церемоний вместе с чеком произнести: «Уволен». Дело было еще и в том, что они с трудом говорили на английском и тратить корявые слова неродного языка друг на друга считали излишним. Даже в этом сказывался равнодушный лик статуи Свободы: я делаю свою работу, ты делаешь свою. И мне плевать с Эмпайр стейт билдинга на твои проблемы. А если ты не согласен, то поцелуй меня сам знаешь куда.

Витек смачно сплюнул под ноги, когда подумал о «единстве американской нации». Об этом «единстве» в последнее время взахлеб трубили все новостные каналы. Репортеры лезли со своими камерами чуть ли не к каждой обнимающейся паре в городе, чтобы продемонстрировать их всех вечером по Си-би-эс. Но Витек понимал теперь больше, чем в самом начале. Нация, к которой принадлежал стопроцентный американец Тейлор Периш, бегающий жаловаться мамочке с папочкой в свои шестнадцать лет, — гнилая нация. Мнение об этом он и выразил в своем последнем послании ее представителям. Он был сыт ими по горло. Точка.

Вместе с выросшей толпой Витек поднялся на поверхность. Город просыпался живо и шумно. Если он вообще когда-либо спал. В этом Ныо-Иорк походил на дельфина, вечно бодрствующего какой-то своей частью. Этакое огромное животное с сердцем, светящимся рекламными огнями на Таймс-сквер, и с артериями-магистралями, пронизавшими его тело во всех направлениях.

На остановке Ховард-Бич уже поджидал пассажиров автобус «ЖФК Флайер». Водитель подозрительно посмотрел на Витька, но тот широко улыбнулся и «признался», что удрал из дома так рано, чтобы встретить отца, прилетающего из Лондона. «Я не видел его две недели, сэр», — с грустью в голосе сообщил Витька. Водитель, почти седой афроамериканец, молча кивнул в глубь салона.

Отец… Это слово хоть и имело свое значение, для Витька было пустым звуком. Мамаша на Родине никогда о нем не говорила. Да и Витек не спрашивал. Он не был уверен, что мамаша сама достоверно знала, кто его отец. Навещая его, она появлялась каждый раз с новым спутником. Ее лишили родительских прав, когда Витьку исполнилось года четыре. Он не винил ее ни в чем. У нее своя жизнь. Пусть и паршивая.

Отец… Приятное слово. Надежное. Настоящее. Ну да бог с ним. Жил же Витек без него тринадцать лет и еще десять раз по столько же проживет. Только бы выбраться из этой передряги.

Почти бессонная ночь дала о себе знать. Витек закрыл глаза и сладко уснул в уютном кресле.

* * *

«Ты не можешь все бросить из-за какой-то глупости! — кричала Ирина во время их последней ссоры три года назад. — Ляля-ля! Слова, слова! Одни слова! Вместо того, чтобы деньги зарабатывать, ты все бросаешь и уходишь!»

«Деньги деньгам рознь», — ответил Тимофей.

«Деньги не пахнут. Это во-первых. А во-вторых, до сих пор тебя почему-то все устраивало!»

«Не все. Но из азарта я на многое закрывал глаза».

«Я всегда знала, что ты чистоплюй!»

«Уж какой есть. И если я тебе еще нужен, пойдем со мной».

«Куда? Куда ты меня зовешь? Обратно в этот твой занюханный Минск? Нет уж! Мне нужна достойная жизнь. Извини».

Достойная жизнь как синоним слова «деньги» — это была ее любимая тема для разговора. Вполне вероятно, единственная тема, трогавшая Иринкину душу. Жизнь, планы, прогнозы — все так или иначе вертелось вокруг них. Она сделала свой выбор, ни минуты не колеблясь. Что он почувствовал в тот момент? Наверное, горечь неисправимой ошибки. И еще бессильное осознание того, что эту свою ошибку он понимал с самого начала, но ничего не мог с собой поделать. Ира привлекала. Привлекала своей томностью, саркастичным кокетством, за которым скрывалась сила настоящей женщины, знавшей себя и знавшей мужчин.

Говорят, если любовь настоящая, она не проходит. Не ржавеет, как высказались бы некоторые. Другие приплели бы романтические язвы на сердце. Третьи вспомнили бы про невыразимые душевные страданья. Единственное, что осталось в сердце Тимофея от Иры, так это непонятная уверенность в том, что если он встретит ее случайно на улице в толпе, то обязательно постарается сделать так, чтобы она его не заметила. Сама возможность такой встречи приводила Тимофея в некое лихорадочно-неприязненное по отношению к ней состояние с налетом неловкости. Так он чувствовал теперь, на расстоянии во времени и пространстве. Иногда чем дальше ты находишься от чего-то, тем лучше видно. И кажется, Тимофей готов был согласиться с Ренье: «Мужчины умеют ненавидеть; женщины — только испытывать отвращение. Последнее гораздо страшнее». Ну, может быть, не все женщины, а только такие, как Ира. А уж Ирка умела заворачивать отвращение в красивую обертку милых капризов и невинных на первый взгляд шуток так, как ни одна другая женщина.