Не оглядывайся назад!.. - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Максимов cтр.№ 16

Шайба, похоже, не ожидавший больше от меня подвоха, трусил рядышком, лишь изредка забегая вперёд и в сторону, для того, чтобы вынюхать в прибрежном глубоком снегу мышей, укрывшихся под периной снегов в своих тёплых норках.

По добродушному повиливанию его хвоста было видно, что зла он на меня не держит, хотя и подходить слишком близко тоже пока опасается.

В очередной раз обогнав меня метров на пятьдесят, он уселся на льду и, высунув наружу красный язык, с явным удовольствием наблюдал за моим не очень скорым передвижением, которое тем не менее постепенно вернуло мне ощущение, казалось, уже навсегда утраченных ног. Да и по всему телу несмело начало разливаться тепло…

Одежда на мне парила. Дышал я прерывисто, с трудом, только усилием воли заставляя побыстрее переставлять ноги. Ибо, как только я начинал переходить на шаг, мороз вновь вонзался в меня тысячами игл, пробирая, казалось, до самых костей. И я снова принуждал себя двигаться быстрее, в ритме движения мысленно повторяя одну и ту же фразу из повести Хемингуэя «Старик и море»: «Человек не для того соз-дан, что-бы тер-петь по-ра-же-ния…»

Метрах в пятнадцати за спиной Шайбы, с не очень крутого редколесного склона на берег реки спустилось семейство сохатых.

Гордый от ощущения своей силы, стати и от этого кажущийся немного глуповатым, самец, с мощными лопатообразными рогами; изящная, осторожная, кроткая лосиха и тонконогий несмышленый, будто чем-то опечаленный или просто уставший, детёныш.

Сохатый величаво, буквально на миг повернул голову с тяжелыми рогами в нашу сторону и, видимо, не усмотрев опасности, как ни в чём не бывало продолжил свой путь через реку.

Лосиха, словно копируя его движения, повела головой в том же направлении и, увидев нас, быстро и испуганно оглянулась на детеныша, который продолжал трусить за ней, не поднимая головы.

Что-то услышав за своей спиной, Шайба обернулся и что есть мочи рванул… по направлению ко мне, чуть не сбив меня с ног.

За дальнейшим передвижением семейства он настороженно, испуганно, но с любопытством наблюдал уже из-за моей спины.

Лоси неторопливо, но в то же время быстро вымахнули на противоположный, более высокий, берег и, легко поднимаясь по нему, вскоре скрылись среди деревьев.

– Ну и трус же ты оказался на поверку, – произнёс я вслух, глядя на выглядывающего из-за меня пса. И тут же услышал, как за одышливыми словами последовало нечто, ещё более скрипучее, прерывистое, неестественно клокочущее и лишь очень отдалённо напоминающее человеческий смех, вырывающийся откуда-то из тесного смёрзшегося нутра наружу от осознанного вдруг спасения и радости жизни!

Продолжая корчиться от смеха, я подумал ещё и о том, что, вот, если бы и сохатые умели хохотать, они наверняка разразились бы просто-таки гомерическим смехом прямо посреди реки. Ведь такого чучела огородного, с соломой на голове, которое я сейчас представлял, им видеть, пожалуй, не доводилось… Ну ни дать ни взять, Снежный человек – Кулу, только более-менее чистый, поскольку сразу после «водных процедур»…

Я понимал, что находился в воде не много, не более двух-трёх минут. Но как они неестественно долго тянулись, эти минуты… Так долго, что в этот краткий отрезок времени, казалось, могли вместиться часы, а может быть – даже и дни…

От предельной усталости и затяжного смеха, словно вымотавшего меня окончательно, я стал спотыкаться уже на ровном месте. И даже на иронию по отношению к себе у меня больше не было сил.

Там, где тропа, круто сворачивая, выходила на берег, я чуть не растянулся… И не знаю точно, хватило бы мне потом воли и сил, чтоб подняться…

В зимовье, всё ещё тяжело дыша, я первым делом растопил нашу, скорую на отдачу, железную печурку, почти сразу же почувствовав, как от неё потянуло обволакивающее меня приятное тепло, а ладоням, приложенным к трубе, стало и вовсе горячо.

Я не без труда стянул с себя заледеневшую одежду. Переоделся в запасное, чистое, мягкое, но всё ещё прохладное, китайское бельё с начёсом и связанные из собачьей шерсти, высокие носки.

Сырые вещи: шинельного сукна штаны, нижнее бельё, носки, свитер я тщательно выжал на сделанный из лиственничных плах пол, боясь даже помыслить о том, что надо бы выйти для этого наружу.

Развесив вокруг печной трубы одежду, я почувствовал, как, отходя от окоченения, едва терпимой болью заныли руки и ноги. Достав с полки заветную Юркину фляжку, растёр спиртом лицо, уши, руки, ноги, живот, поясницу, одним словом, то, до чего мог дотянуться.

От этой процедуры боль стала ещё невыносимей.

Плеснув в кружку из фляжки, я, запрокинув голову и задержав дыхание, почему-то зажмурившись, вылил в распахнутый рот содержимое. Потом прямо из носика большого железного чайника залил возникший внутри «огонь» крепким, уже немного согревшимся, настоем чаги.

Боль понемногу притупилась, и я для закрепления успеха выпил ещё немного спирта, почти сразу же после этой дозы почувствовав лёгкое опьянение и какую-то разудалую – когда море по колено! – свободу.

Запустив в зимовьё Шайбу, который тут же пристроился поближе к печке, я растянулся на нарах и, укрывшись тёплым лоскутным одеялом, предался блаженной расслабленной лени.

Болезненное нытьё постепенно уходило, а пальцы ног и рук, слава богу, слушались меня и могли шевелиться.

Неизвестно отчего как-то глухо хохотнув, я проникновенно сказал прикорнувшему в тепле псу.

– Эх, Шайба, ты даже не соображаешь, что спас меня… По глупости своей, конечно, – потянуло меня на рассуждения. – Ведь умная собака просто бы сидела или лежала на одном месте, ожидая внятных команд. Может быть, и удивляясь, конечно, тому, что хозяину вдруг взбрело в голову среди зимы купаться…

По той ахинее, которую нёс, я понял, что спирт уже возымел надо мной своё действие.

В данный момент мне хотелось не только говорить, но обнять и даже поцеловать Шайбу в нос, прижав к своей груди его тяжёлую круглую башку. Однако вылезать из-под одеяла мне не хотелось. К тому же я чувствовал, как сладкий сон смыкает мои веки…

Спал я очень крепко, но, по-видимому, совсем недолго. Об этом говорило хотя бы то, что положенные мной в печь перед водружением на нары лиственничные поленья окончательно ещё не прогорели. Зато настой чаги в нашем закопчённом, видавшем виды чайнике, оставленном на печи, вовсю кипел, позвякивая подскакивающей от напора пара крышкой. Может быть, этот звук, отдалённо напоминающий звонок будильника, и разбудил меня?

Я неохотно сполз с нар, убрал на стол чайник и посмотрел на свои «пылеводонепроницаемые» «командирские» часы.

Они показывали полдень.

«Остановились, что ли? – подумал я, но тут же убедился, что они идут. Красная нить секундной стрелки, соревнуясь сама с собой, быстро двигалась по кругу циферблата. А приложенные к уху часы, размеренно и старательно тикали, вселяя в душу своей слаженной работой какое-то забытое успокоение».