– Не сейчас, – повторил Удомо.
Всадник Лич был обычным жителем тёмного мира – человеком, а не колдуном или Тварью, и поэтому смог пройти сквозь неприступный Рубеж. Но он всё равно был верным подданным старухи Гнил – злым и жестоким, жаждущим крови и войны.
– Ты, наверное, прав, Захариус: с дерзкими обитателями Френцы можно посчитаться потом, – неожиданно продолжил Всадник, внимательно глядя на колдуна. Он поднялся на ноги и оказался очень длинным, почти таким же, как Истукан, но необычайно худым человеком, затянутым в глухие чёрные одеяния. – Её величество беспокоится, сможешь ли ты пробить настолько большую брешь в Закатный Рубеж, чтобы через неё смогла пробраться Ужасающая?
Та самая Темная Тварь, которой Лич собирался управлять в решающем сражении. Всаднику не терпелось начать бой, и он постоянно напоминал об этом Захариусу.
– Всё будет в порядке, – уверенно ответил колдун. – Ужасающая пройдёт.
– Правда?
– Я ручаюсь.
Королева Гнил была необычайно сильной ведьмой, но она ничего не могла поделать с защитой Непревзойдённых, поскольку Рубеж отвергал магию Тьмы. Однако усилия старухи не пропали: проводя исследования, она догадалась, что в заклятиях можно проделать брешь изнутри, с использованием магии Прелести, и рассказала об этом Захариусу.
Сначала колдун отказался от её предложения, опасаясь, что в брешь хлынут самые поганые обитатели Плесени, но во время последнего визита ему пришлось согласиться, потому что только так можно было втащить в Прелесть кошмарную Ужасающую.
– Я обещаю, что Малышка пройдёт, – кивнул Захариус.
– Вот и хорошо. – Всадник Лич улыбнулся. – Я по ней скучаю.
* * *
Город вспомнил, что такое страх.
А вспомнив – стал грустным и настороженным.
И потускнел.
Красота Френцы подёрнулась холодной дымкой – маревом, которое застыло над черепичными крышами, искажая солнечные лучи. Они по-прежнему падали на старинные камни домов и мостовых, но теперь несли гораздо меньше тепла, чем раньше, и узкие улицы Френцы охватил озноб, как будто их осенило дыхание Хладного моря.
И горожане шептали, что Марево приходит перед Сумерками, а Сумерки наступают перед Тьмой, которая и есть Плесень. Шептали и закрывали окна тяжёлыми ставнями. И грустили, жалея свой великолепный город, который плесневел от того, что не сказал «Нет!».
И Полундра грустила вместе с горожанами.
Она застегнулась на все пуговицы, подняла воротник куртки, спрятала руки в карманы и шла по холодным улицам, внимательно разглядывая прохожих. И не видела улыбок на лицах. Да и лиц почти не видела, потому что горожане кутались в шарфы и предпочитали смотреть в землю, стыдясь того, что произошло у Дворца Утончённости.
Или боясь того, что там произошло…
Улётную площадь уже привели в порядок: Трамваи приходили и уходили по расписанию, разбитые стёкла витрин заменили, арена, яркие палатки и сами циркачи исчезли, но… Но на площади было на удивление мало людей: сегодня сюда приходили только те, кто собирался уезжать, а остальные горожане держались от Улётной подальше, не прогуливались по ней, как бывало обычно, не веселились.
Френца потускнела.
– У тебя есть билет? – не особенно вежливо обратился к Рыче стражник.
– Какое вам дело? – в тон отозвалась Полундра.
– Не надо мне дерзить, девочка.
– А если настроение такое?
– Всё равно не надо.
И только сейчас рыжая узнала стражника – того самого офицера, который отпустил её в лесу. Узнала, подумала и вздохнула:
– Извините.
Она не хотела ссориться с этим человеком.
Стражник кивнул с таким видом, будто услышал то, что хотел, помолчал и, понизив голос, произнёс:
– Я знаю, что вы, Рычи, дерзкие, и особенно – на язык. Но сегодня, пожалуйста, не нарывайся. Сегодня все очень злы, девочка: стражники – на Непревзойдённую, горожане – на стражников, феи – на горожан, а циркачи Захариуса – на всех. Сегодня у Френцы плохое настроение, девочка, и мой тебе совет – веди себя поскромнее.
– Как вы узнали, что я – Рыча? – тихо спросила Полундра. – Люди отличают фей, но не мафтанов-оборотней.
– Папаша Чиско сказал, – честно ответил офицер. – Кстати, он передаёт тебе привет.
– Спасибо.
– Не за что.
– Передайте ему тоже.
– С удовольствием. – Стражник помолчал. – Помочь тебе покинуть город? Я могу вывезти тебя в военном фургоне.
– Я справлюсь.
– Только никому не дерзи по дороге.
– Постараюсь…
Но прежде Полундра захотела своими глазами увидеть площадь Изящных Эскизов.
Красивую, украшенную скульптурами и барельефами площадь, на которой сегодня не было ни одного человека. Люди приходили, но стояли вокруг, стояли на балконах и крышах домов, выглядывали в окна, но не ступали на усеянную волшебными кисточками площадь.
И Рыча не ступила. Замерла у самого края, на невидимой линии, которой заканчивалась улица Грёз, и долго смотрела на помрачневший Дворец и молчаливые скульптуры. Стояла, едва справляясь с подкатившим к горлу комком.
Полундра знала, что, если заплакать, станет легче, но прогоняла слёзы, не желая показывать слабость.
Никому.
– Никогда раньше феи не покидали Френцу, – тихо сказал подошедший к девочке Чиско.
Рыча вздрогнула, обернулась и с удивлением посмотрела на старика, не понимая, как ему удалось незаметно оказаться рядом. Неужели она так сильно задумалась? Получается, да – сильно.
А может, и не задумалась, а была оглушена ужасным видом…
– Никогда раньше наш город не оставался без волшебства Утончённых. Мы гордились ими, гордились тем, что они живут вместе с нами. Мы любовались их картинами и скульптурами, наслаждались красотой, которую они дарили. – Папаша Чиско помолчал. – А сейчас они ушли. И не только Утончённые, но все феи Френцы. – Ещё одна пауза. – И мафтаны ушли. Сегодня я не видел ни одного.
– Ты видишь меня, – через силу произнесла Полундра.
– Ты тоже уйдёшь, – печально проговорил старик. – Ты пришла прощаться.
Это было правдой – рыжая прощалась, но в остальном Папаша ошибся: Рыча прощалась не с городом и не с людьми. Стоя у Дворца Утончённости, Полундра расставалась с ушедшими феями и беззаботной жизнью, с миром, который нарушил Захариус, но и только. Всё остальное она собиралась сохранить.
– Я вернусь, – твёрдо ответила девочка. – И Утончённые вернутся. И все феи и мафтаны. Мы вернёмся.
Она произнесла это громко и гордо, а главное – уверенно. Рыча не надеялась – она обещала, и у неё были на то основания.