Едва замаскированная автобиография - читать онлайн книгу. Автор: Джеймс Делингпоул cтр.№ 47

— Это вторая по степени забавности вещь, которую я сегодня слышу, — говорит ГС.

— Но ведь на самом деле.

— Паразиты — вот вы кто. Паразиты. Живете неприятностями других людей, — говорит Чипп.

— Но ведь мы делаем и хорошие вещи. Вам же приятно получать хорошие рецензии?

— Не читаю рецензий. Полный вздор, — говорит Чипп.

— Ну, тут ты сильно врешь, — говорит Главная Сука.

— Нечего помогать ему выкручиваться! — говорит Чипп.

— Нам бы хотелось донести до вас, мистер Лондонец, что, если вам не нравится, когда люди плохо к вам относятся, не нужно быть журналистом.

— Разве вы никогда не читаете газет?

— Моя личная жизнь касается только меня, — говорит Главная Сука.

— Ему этого не понять. Он же журналист, — говорит Чипп.

— Я хочу сказать, что будет некоторым лицемерием… — говорю я.

— Замечательно, теперь мы еще и лицемеры. Чудесно. Сначала он вмешивается в наш частный разговор. Затем он начинает нас оскорблять, — говорит ГС.

— Если ему нужно с кем-то обменяться оскорблениями, то он не на того напал, — говорит Чипп.

— Послушайте, я пришел сюда не для споров, я просто выполняю свою работу.

— Именно это говорили охранники в Освенциме, — говорит ГС.

— Ну вот, теперь вы пытаетесь вывернуть все наизнанку, — говорю я.

— Как журналисту вам должно быть хорошо известно, как это делается, — говорит ГС.

Я отползаю к Дику, смятый и окровавленный, как ежик, врезавшийся в мебельный фургон. Я избегаю его взгляда, потому что если я уловлю в нем какое-то сочувствие, то могу расплакаться, чего совсем нельзя делать перед младшим братом.

Он сует мне в руку бокал шампанского. Я осушаю его почти одним глотком.

* * *

Потом мы с ним соглашаемся, что нет смысла дольше рассуждать об этом, и я завожу «Strangeways Here We Come», сразу с пятой вещи.

— Ну да, это нас подбодрит, — говорит Дик то ли саркастически, то ли искренне, потому что у этих The Smiths звучит такая непревзойденная жалость, что остается только приободриться самому.

Я жестом показываю ему, чтобы он не шумел. Мрачное, минорное вступление в «Останови меня, если тебе кажется, что уже слышал это» — моя любимая вещь на всем альбоме, особенно в том месте, где перед вступлением вокала меняется тональность. Я замечаю, что веду себя как меломаны в экстазе, когда они закусывают нижнюю губу передними зубами и, как во сне, рывками головы сопровождают ритм. Я смущенно оглядываюсь — не заметил ли Дик? — и обнаруживаю, что он делает то же самое.

— Нравится? — спрашиваю я.

— А как же, все время завожу, — говорит он.

— Что? — спрашиваю я с некоторым возмущением. — Когда ты ее купил?

— Неделю или дней десять назад. После выхода той серии «South Bank Show».

— Надо же, и я тоже. Грустно, да?

— Почему?

— Ну потому, что какой-то старый хрыч, вроде Мелвина Брэгга, объясняет нам, что круто, а что — нет. Я хочу сказать, что мы и без него должны были уже знать, что такое The Smiths.

— Наверно, — говорит Дик.

— На самом деле мне досаднее всего то, что я в какой-то мере уже оценил их. Когда я путешествовал по Африке, у этой сумасшедшей Аманды был их первый альбом, который мне очень понравился. А было это в 84-м, то есть в самом начале, когда о них еще никто не знал. И вдруг оказывается, что они уже разваливаются и мы опоздали.

— Правда разваливаются? — спрашивает Дик.

— Да, черт возьми, поэтому я так злюсь. Вспоминаю, сколько раз мог бы увидеть их, но пропустил. Они же приезжали выступать в Оксфорд. Нортон их видел, а я — нет.

— Кстати, как дела у Нортона?

— Бедствует, сражается. Как всегда. Поселился в пустующем доме в Брикстоне, куда старается затащить и меня, устраивает выставки с этими резкими типами из Южного Лондона. Но не совсем понятно, какой в этом смысл. Если бы он представлял собой что-нибудь стоящее, наверно, о нем бы уже знали.

— Сколько ему? Двадцать два? Двадцать три? — спрашивает Дик.

— Он родился в шестьдесят четвертом, на год раньше меня. И в один год со Стивеном Конроем.

— Ты слышал о Стивене Конрое? — говорит Дик с почтительным удивлением.

— Я же завистлив. А с тобой такого разве не происходит — все время сравниваешь себя с одногодками или людьми примерно твоего возраста и думаешь: у меня еще год в запасе, чтобы стать таким же знаменитым, как Стивен Конрой.

— Я думаю, это твоя личная проблема.

— Тебя это тоже должно касаться. Правда, Дик, разве можно добиться чего-нибудь в жизни, если тебя не снедает самоотвращение из-за того, что ты сделал меньше, чем твои сверстники? Возьми, к примеру, Китса. Ведь в моем возрасте у него уже была написана половина из его великих стихотворений. Или Мартин Эймис. К моменту выхода «Досье Рейчел» ему было двадцать два. Значит, он начат писать еще в университете. И секса у него было побольше, чем у нас. И наркотиков.

— Вот это уже тревожит меня.

— Еще бы не тревожило! Я представляю, что с нами будет через двадцать лет: мы так и не попробуем ни кокаина, ни героина, ни ЛСД, будем несчастливо женаты, мучиться с закладными и детьми, ломать голову над тем, куда ушла молодость и почему мы пропустили все крутые новые течения. Ты вспомни, как мы оказались слишком молоды для панка, недостаточно накурившимися для New Romantics и недостаточно мрачными или леваками или северянами, когда появились New Order и Smiths!

— А потом оказалось слишком поздно.

— Да, а когда возникнет что-то новое, окажется, что мы слишком стары. Я уже слишком стар. Двадцать два. Уму непостижимо! Это выходит за всякие рамки, если речь идет о какой-нибудь молодежной моде.

— Ты так считаешь?

— Это самое досадное. Ты помнишь наши ощущения, когда нам было шестнадцать, или семнадцать, или восемнадцать, или какой там должен быть правильный возраст для всяких молодежных направлений?

— Казалось, слишком молоды.

— Совершенно верно! Мы думали, что все еще слишком молоды и жизнь начнется, когда мы станем постарше. И вот мы стали старше, и что же происходит? Оказывается, что все время нам нужно было быть моложе.

— Боже мой, ты наводишь тоску.

— Тогда скажи мне, что я ошибаюсь.

— То и удручает, что ты прав.

Дражайшая Молли!

Нет, меня, конечно, не радует, что Дейл оказался такой дрянью, и, конечно, я не думаю, что ты такая шлюха, что спала с моим братом, или, принадлежа к богатым классам, настолько далека от жизни и невежественна, что незнакома ни с какими событиями поп-культуры после 1950 года. Если я намекаю на такие вещи, это не значит, что я всерьез так считаю, и ты достаточно хорошо меня знаешь, чтобы понимать это. Кроме того, напомню тебе, что, если ты лично несчастлива, это не значит, что вокруг нет еще более несчастливых людей. Взять, к примеру, меня.