Едва замаскированная автобиография - читать онлайн книгу. Автор: Джеймс Делингпоул cтр.№ 38

— Тут не за что извиняться, — говорит она.

Потом мы лежим среди скомканных простыней, разбросанной одежды и мокрых пятен, прикуривая одну сигарету от другой, прикасаясь к липкой от пота коже измученного партнера, когда раздается стук в дверь. К этому моменту Шарлотта уже сообщила мне, сколько ей лет — тридцать шесть, и чем она зарабатывает себе на жизнь — читает лекции по социологии в лондонском университете. Я не знаю, что правильнее — чувствовать себя оскорбленным или гордиться. Оскорбленным, потому что скорее всего она занимается такими вещами постоянно: знает, что собой представляют студенты и как легко их соблазнить. Гордиться, потому что я вел себя так, как это и должен делать человек, вышедший из стен университета. Я переспал с женщиной, которая по возрасту годится мне в матери. Ну, теоретически: если бы она родила меня в четырнадцать лет. Меня соблазнила моя собственная миссис Робинсон; я приобрел опыт; я получил удовольствие; и хотя я говорю только за себя, но это было чертовски хорошо. Настолько хорошо, что я не прочь повторить, когда вернусь домой. Правда, когда я только что спросил у нее номер телефона, она не ответила. Возможно, не расслышала. Стук еще не прекратился, а я уже выскочил из постели и направился в ванную. Мне пришло в голову, что правильно поступить так.

— Вернись, — шипит она.

Она заставляет меня лечь, подкладывает мне под спину подушку и укладывает руки и ноги так, чтобы моя поза выглядела эстетично.

Она смотрит на меня как скульптор на свое творение. Потом она поправляет простыню так, чтобы она прикрывала только мой пах, оставляя все тело обнаженным.

Она удовлетворенно кивает и идет к двери.

— Надеюсь, я не помешала, — ухмыляется Сара.

— Нисколько, — говорит Шарлотта.

Сара делает мне дружеский приветственный жест рукой.

Я машу ей в ответ.

— Нам нужно идти, — говорит Сара. — Иоанну ждет нас через десять минут.

— Сейчас буду готова, — говорит Шарлотта. — Только заскочу в душ.

Направляясь к ванной комнате, она оборачивается ко мне, как будто в голову ей пришла мысль.

— Когда будешь готов, ты найдешь дорогу.

Шарлотта быстро одевается. Потом, без лишних разговоров, они обе уходят.

— Стойте! — хочется крикнуть им вслед. — И это все? Должно же быть что-то еще…

Но их шаги затихают, и я остаюсь на постели женщины, которая уже забыла о моем существовании. Я медленно курю сигарету, лежа на спине, глядя в потолок и не заботясь тем, куда падает пепел, потому что я невозмутим, я мужчина, я выше всего этого. Я пытаюсь вызвать в себе ощущение торжества, которое должно следовать за соитием, но это мне не удается. Я чувствую себя опустошенным и брошенным и думаю, как мне продлить почти ушедшее мгновение.

Может быть, думаю, порыться в ее вещах и поискать письма, фотографии, а еще лучше — дневник, чтобы проникнуть в ее мысли и создать для себя иллюзию, что она все еще со мной.

Или пойти в ванную и понюхать бикини, которое она только что сняла, пропитанное соками, выделившимися из-за вызванного мной возбуждения.

Но я не делаю этого — из-за инстинктивной стыдливости или понимая, что этим ее не вернешь: все равно что целовать труп.

Поэтому я моюсь в душе и, ограничившись прощальным пожатием брошенных на полу ее купальных трусов, закрываю за собой дверь гостиницы и ухожу в ночь.

Она меня использовала. Я был для нее всего лишь куском мяса. Член ходячий.

Эх, если бы только девушки обращались так со мной почаще!

— Сент-Полз-роуд — это приличное место? — спрашиваю я свою кузину, которая на самом деле не кузина мне и вообще не кровный родственник. Мы росли вместе, а в родстве оказались благодаря брачному союзу. А кузиной я называю ее только тогда, когда у нас с ней хорошие отношения, чего не скажешь относительно данного, конкретного телефонного разговора, потому что она делает вид, что оказывает мне огромную услугу, сдавая на полгода свою квартиру, тогда как мне известно, что ей просто нужен кто-то, чтобы платить арендную плату без субаренды.

— Пять минут от Хайбери Корнер — это хорошее место, — говорит она, как будто это должно произвести на меня впечатление.

— Ты уверена? — говорю я, чтобы завести ее, потому что очень забавно наблюдать у такого же выходца из Центральной Англии, как я, это поведение в стиле: «Боже, какая ты деревенщина — совершенно не знаешь Лондона!»

— Джо-ош! Это же самый центр Айлингтона.

— А Айлингтон — это хорошо?

— Ты не знаешь, где находится Айлингтон?

— Извини меня, дорогая, год назад ты тоже не знала.

— Верно. Но я это выяснила. Проявив предприимчивость.

— Я тоже проявляю свою предприимчивость. Я интересуюсь у самого квалифицированного на свете в этом вопросе человека, что мне предлагают — дворец в центре Лондона или дыру на окраине.

— Дыра, значит? Ну, если ты так считаешь, придется сдать квартиру кому-нибудь другому.

— Я не говорил, что…

— Тысячи людей ухватятся за такую возможность. Я обратилась к тебе только потому…

— Разумеется, я тебе благодарен. Я ценю это. — Нисколько не благодарен сука ты паршивая, ненавижу ненавижу и больше всего ненавижу что должен скрывать что ненавижу тебя ради возможности прожить проклятые полгода платя сверх меры за квартиру которую буду ненавидеть еще сильнее чем ненавижу тебя хотя сильнее трудно, мерзкая ты корова.

— Так ты берешь квартиру или нет?

— Да!

— Отлично. Я улетаю из Хитроу в воскресенье утром. Ключ под кирпичом справа от дорожки. Если кто-нибудь из жилищного управления станет что-нибудь выведывать, упаси тебя бог говорить, что ты снимаешь квартиру. Просто скажи, что ты друг. Хорошо? Увидимся через полгода.

Хотелось бы узнать, чей я друг. И много чего хотелось бы узнать. Но телефон умолк, а я побаиваюсь звонить ей. Злобная стерва может передумать.

К моему удивлению, квартира недурна. По крайней мере по меркам моих двадцати двух лет. Конечно, сегодня я воспринял бы ее иначе. Я ужаснулся бы тому, насколько она тесна: узкая комната, длиной примерно в полтора матраса, с крошечной отгороженной кухонной зоной, общими ванной и туалетом снаружи. Я обратил бы также внимание на высокие окна с подъемными рамами, неестественной высоты потолки и проклял бы того варвара, который поделил чудесный, гармоничный дом викторианской эпохи на тесные клетушки для обнищавших и доведенных до отчаяния людей.

Но, входя туда впервые, я все вижу иначе. Я вижу золотистые пылинки, танцующие в трех широких лучах солнечного света, освещающих африканскую резьбу по дереву, цветные индийские ткани, старые винные бутылки с потеками свечного воска и сочные крупные растения в горшках, за которыми, как следует из прислоненной к кастрюле записки, мне следует ухаживать, если я дорожу своей жизнью. Я вижу разложенный на полу матрас, как это часто бывает у молодых и свободных людей, активно занимающихся сексом. Вижу телефон на плетеном столике выше подушки: это мой телефон, я могу снять трубку, как только захочу позвонить своим друзьям, с его помощью я буду делать журналистские трюки и зарабатывать деньги, и когда он будет звонить, я буду брать трубку и знать, что звонят мне, потому что это мой телефон, я — взрослый. Я — лондонец.