– Садитесь, Эдуард Васильевич. Петр Васильевич, слушаем вас.
2
Лейтенант Казакевич мог бы красочно рассказать, как они шли, точно следуя береговой линии, огибая все мысы, заходя во все бухты и, естественно, делая замеры глубин; как достигли высокого мыса (потом узнали у гиляков, что он называется Тебах), за которым берег круто заворачивал на запад, вода изменила цвет, и обнаружилось сильное течение…
Кто-то из гребцов зачерпнул ладонью воду, попробовал и удивленно сказал:
– Пресная… – Еще раз хлебнул и вдруг заорал во все горло, словно был за целую милю от кормы, где восседал Казакевич: – Господин лейтенант, ваше благородие, это река!
Воду стали пробовать все, начали брызгаться, как дети, хохотать, кричать наперебой:
– Амур!.. Это устье!.. Мы его нашли!.. Ура, братцы, нашли!..
Старший матрос Чуфаров пустился в пляс под прихлопы товарищей. Выделывал такие коленца – чуть баркас не перевернул. За это время их снесло по течению до самого мыса, там нашли местечко, причалили к берегу, и Казакевич, вооружившись секстаном и подзорной трубой, поднялся на вершину горы, нависшей над мысом, чтобы взглянуть на лиман с высоты и определиться по месту. Лейтенанта сопроводили старший матрос и толмач, поскольку, едва баркас причалил к берегу, откуда ни возьмись, собралась целая толпа гиляков. Низкорослые черноволосые, одетые в темно-синие нанковые халаты, меховые штаны и сапоги из тюленьей кожи, они курили тонкие длинные трубки, бесцеремонно разглядывали моряков, явно удивляясь их облику, что-то обсуждали между собой, а когда Казакевич направился в гору, повалили следом за ним и его спутниками.
С вершины открылся широкий простор лимана, на котором сквозь воду просвечивали банки и отмели, а на юге, не меньше, чем через семь, семь с половиной миль виднелся другой гористый утес, от которого на запад убегала волнистая нитка берега. Так могло выглядеть только устье огромной реки, но это еще следовало проверить.
Через толмача Петр Васильевич выяснил у гиляков, что мыс напротив Тебаха называется Мео, а деревни, что находятся выше по левому берегу – их не было видно, в той стороне поднимались дымки, – Чныррах и Чабдах, а еще выше – мыс Куегда, на нем деревни нет.
– Спроси, кто хозяин этих мест? Китайцы?
– Мы сами хозяева, – важно ответил старый гиляк. – Мы никому не подчиняемся. Сами рыбу ловим, сами зверя бьем, сами пушнину на хорошие товары меняем у северных торговых людей. А китайцев мы не знаем – кто они такие?
– А что за северные торговые люди? Как они выглядят?
– Они такие же, как вы, – белолицые, светловолосые. – Гиляк пыхнул трубкой и тоненько засмеялся. – Добрые, однако: огненной водой угощают, с бабами нашими спят, детей здоровых делают.
– Купцы, видать, русские, – сказал Чуфаров. – Ничем не брезгуют!
– Не нам судить, – отозвался Казакевич. – У них свои понятия. А свежая кровь еще никому не вредила.
…Все это рассказал бы Петр Васильевич, но красочно не умел, а потому доложил кратко о пути до устья и далее, поперек течения, – к мысу Мео, за которым обнаружился тоже извилистый, однако достаточно глубокий – от трех с половиной до пяти сажен – канал, ведущий на юг, к началу лимана. Заманчиво было идти по нему, насколько возможно, но приказ был пересечь лиман и возвращаться на транспорт, что и сделано. Возвращаясь, встретились с баркасом мичмана, помогли товарищам – вот и все.
Невельской встал, обнял Казакевича за плечи и расцеловал – трижды, по-русски. Шагнул к Гроте – мичман встал навстречу – и так же расцеловал.
– Друзья мои! Товарищи! Вы сделали великое дело – доказали, что глубина фарватера позволяет любым морским судам заходить в устье Амура и, что не менее важно, китайцев здесь нет и не было. Спасибо всем и низкий поклон! Офицерам – шампанское, матросам – по чарке водки! Сегодня у нас праздник, а завтра будем готовить общий поход. Пока на баркасах. Еще раз пройдем до устья, а там – дальше на юг, проверим, есть ли перешеек и так ли непогрешимы великие мореплаватели.
3
Бот «Кадьяк» уже две недели рыскал челноком по северо-восточной части Амурского лимана, не слишком удаляясь от Сахалина: штабс-капитан Корсаков пытался выполнить приказ генерал-губернатора и передать капитан-лейтенанту Невельскому высочайше утвержденную инструкцию. Но все было против него: льды не пустили в Петропавловск, море штормило, то и дело наползал густой туман, налетали заряды мокрого снега, так что приходилось бросать якорь, чтобы не напороться на мель. Дни проходили за днями – «Байкал» оставался неуловимым. Корсаков понапрасну мерз на мостике, пытаясь что-нибудь высмотреть в подзорную трубу. Капитан был всегда рядом, молчаливо посасывая трубку. Пару раз он попытался предложить что-то свое, но наткнулся на гневные отповеди молодого офицера и теперь предпочитал помалкивать.
– Вели поворачивать к Сахалину, – устав обозревать пустой горизонт, сказал Корсаков капитану. – Может, на этот раз повезет.
– Михайло Семеныч, в пятый раз пойдем от матерого берега, – мрачно откликнулся капитан. – Команда притомилась, уже и шутить перестали. А как матросу без шуток? Не жизнь, а сплошной сулой. Вокруг одна вода, и взгляду не за что ухватиться. А тут еще и шторм надвигается.
– Что ты выдумываешь – какой еще шторм? Ветер еле-еле тянет, и тот с юга, из лимана…
– А вон, видите, на вест-норд-вест горизонт заволакивает? Часа через три-четыре до нас докатится, и дай бог, чтобы не больше семи баллов. А то и все восемь-девять устроят нам веселую жизнь.
– И что ты предлагаешь?
– А что тут предлагать? Надо убегать и как можно быстрее.
– Куда?! – уныло воскликнул штабс-капитан. – Куда бежать?! А «Байкал», а Невельской?!
– «Байкал», может, проскочил в лиман, а может, вообще… – замялся капитан.
– Что – вообще? Что?! Погиб?!
– На море все может быть, – уклонился от прямого ответа капитан. – А тем более – на океане. Он ведь только зовется Тихим, а шторма выдает – не приведи господь. Ураганы!
– Будем считать, что разминулись, – помолчав, сказал Корсаков. – В гибель не хочется верить.
– Ну, тут уж верь не верь… – развел руками капитан. – А нам, пока ветер попутный, надо идти к Аяну.
– Ладно, возвращаемся в Аян. – Корсаков прикусил губу. – Только что я скажу Николай Николаевичу?
4
«…Ввиду же того, чтобы при исследовании устья Амура и южной части его лимана не впасть в какие-либо ошибочные заключения, подобно И.Ф. Крузенштерну при описи восточного берега Сахалина, я положил неуклонно следовать при этом плану, который отстранил бы причины, могущие привести меня к ошибочным заключениям. Избранный мною план следующий: 1) от транспорта, то есть с северного лиманского рейда, выйти с промером на глубины, встреченные лейтенантом Казакевичем, вдоль северо-западного берега лимана и, не теряя их нити, войти в реку; 2) следуя вверх по ней, под левым берегом, дойти до пункта, который представляет возможным ее устье; 3) от упомянутого сейчас пункта спуститься, не теряя нити глубин, под правым берегом реки до ее устья и далее по лиману в Татарский залив, до той широты, до которой доходил капитан Броутон, и, наконец, 4) от этого пункта, не теряя нити глубин, возвратиться на транспорт, следуя вдоль западного берега Сахалина…»