Пусть любить тебя будет больно - читать онлайн книгу. Автор: Ульяна Соболева cтр.№ 57

– Входи. Не заперто. Могла и не стучать. Я тут ничего не прячу, и скрывать мне нечего.

Савелий сидел в своем кресле у окна, его любимое место. На полу сотовый с разлетевшимися частями корпуса и выкатившейся батареей. Я приблизилась, наклонилась и осторожно подняла пластиковые части. Автоматически собрала под характерный треск сомкнувшихся деталей. Потом подала сотовый Ворону. Он взял, не глядя на меня.

– Знаешь, Оксана, говорят, не поздно начать жить правильно. Не поздно начать с чистого листа. Лгут, сволочи. Поздно. Иногда настолько поздно, что хочется о стены башкой биться. Поздно и не нужно. Никому не нужно. Жалкие потуги реанимировать труп. Ему наплевать на них… он уже давно мертвый и холодный. Его можно у огня положить, но он не оживет – только начнет разлагаться.

Я понимала, что он об отношениях со старшим сыном. Они были довольно сложными. Насчет младшего я знала слишком мало, да и он почти не бывал здесь.

– Я только на старости лет понял, что «как лучше» не бывает. Это мы так хотим. Мы думаем, что знаем, и ошибаемся в девяноста девяти процентах. Мы можем знать только «как лучше» для нас, и все. И точка. Нет никаких «лучше» для других.

– Вы о чем-то сожалеете?

Он тяжело вздохнул.

– Сожалею. Нужно любить и не думать о том, «как лучше». Отказывая и себе, и тому, кого любишь, ради какой-то правильности, идеальности. Потом тебя же за эту правильность и ненавидят. Надо неправильно. Надо так, чтоб это «неправильно» приносило счастье. Идеальность уродлива, Оксана. Безобразная и отталкивающая. Она мертвая. Красота в ошибках, глупостях, промахах. Меня ненавидят за то, что я хотел идеально, безупречно. Люто ненавидят, и самое паршивое – заслуженно.

– Все не так. Я не думаю, что вас ненавидят. Не вижу этой ненависти.

Он усмехнулся, прокручивая в пальцах сотовый.

– Здесь даже думать не надо. Ненавидит. Я эту ненависть кожей чувствую. Просто жалеет старого. В этом отношении он лучше, чем я. Я бы не жалел – дал бы под зад коленом. В этой жизни жалость слишком отвратительна. Если уважаешь – не жалей, а пристрели. Намного гуманней.

– Мне кажется, вы себя совсем не знаете. И никому не давали себя узнать.

– Нельзя было. Жизнь другая была. Только маски страшные с оскалом, чтоб боялись. Иначе сожрут и не заметят. Потом маска к тебе прирастает, и ты уже сам не знаешь, какой ты настоящий.

– Я вижу, какой вы с моими детьми, со мной, с Фаиной. Именно настоящий.

– А с ним не могу. Привычка что ли или страх идиотский. Надо было быть таким с собственным сыном, а не растить его как в казарме, в вечной боевой готовности. Без ласки и слова доброго. Знаешь, я с ним ни разу ни в театр, ни в цирк. Ни разу. То времени нет, то привыкать к нему не хотел, то думал не делать из него девчонку.

Я не знала, что можно сказать. Угрызения совести – это личный враг каждого, и никто не может убить этого врага, кроме тебя самого. Савелий остался с ним один на один. Наверное, вообще впервые говорил об этом с кем-то откровенно, и я слушала, потому что понимала, насколько это для него важно.

– Вы знаете, а я не побоюсь и повторю, что никогда не поздно. Дети остаются для нас детьми, даже когда сами становятся взрослыми. Им нужны забота и тепло. Место, где их ждут и любят, просто потому что они – это они. Не за заслуги и достижения, а со всеми ошибками и недостатками. Им это необходимо знать, а не додумывать. Необходимо слышать, чувствовать и видеть.

– Это будет выглядеть слишком жалко. Стал немощным – и потребовались любовь и забота. Стакан воды подать да пожалеть старого. Унизительно. Пока сам горы воротил, никаких шагов не делал, а теперь смерти испугался и грешки замаливаю?

– Зачем думать о том, как это выглядит? Вы никогда не сможете посмотреть на себя глазами тех, кто вас любит. Просто позвольте им быть рядом. Сделайте шаг навстречу. Это очень трудно… но иногда это и есть та тоненькая грань, которая отделяет от понимания.

Савелий посмотрел на меня.

– А ты? Не устала делать первые шаги за это время?

– Нет. Не устала. Это лучше, чем стоять на месте или пятиться назад.

– Умная девочка. Взрослая и умная. Иди вперед. Тебя там ждут.

– Где? – тихо спросила, и сердце замерло.

– Там, куда ты идешь. Ты, главное, продолжай идти.

Утром принесли почту, и я увидела первое письмо от него… но так и не смогла открыть. Я долго всматривалась в буквы на конверте. Они плясали у меня перед глазами, но я так и не решилась. Поднесла к лицу, закрывая глаза и пытаясь почувствовать его запах, но пахнет бумагой, чернилами, да чем угодно, кроме него. Но ведь он держал его в руках… писал на конверте адрес и, высылая мне, думал о нас. Сползла по стене и долго смотрела на бумагу затуманенным взглядом через дрожащую пелену едкого отчаяния. Что там за белым конвертом с красно-синими штрихованными узорами и двумя марками? Там будет моя жизнь или там смертный приговор? Да, я боялась узнать, что именно он мне написал после двух лет молчания. Я бы не выдержала еще одного удара. У меня больше не осталось места для шрамов. Их слишком много, и все они кровоточат. Если тронуть душу кончиками пальцев, она, наверное, шершавая на ощупь от порезов. Хроническая боль и надежда живут под этим толстым слоем рубцов и отметин. Мне стало страшно, что он сможет у меня ее отнять. А я не готова с ней расстаться. Все еще не готова… Не сегодня, когда именно эта надежда дает силы каждый новый день просыпаться, улыбаться, строить планы на завтра, играть с детьми. Не хочу ничего знать. Я привыкла. Не знать и ждать. Вопреки всему отрывать календарные листы и мысленно надеяться, что каждый из них приближает нашу встречу. Не отдам. Надежду не отдам никому – даже ему. Она моя! Я ее заслужила за все время, проведенное с ним. Мне положена моя слабая, моя несчастная и хрупкая надежда.

Вытерла слезы тыльной стороной ладони и положила письмо в сумочку. Я прочту. Потом. Когда-нибудь. Можно быть сколько угодно сильной против ударов судьбы и бесконечно слабой перед парой слов, которые могут убить своей необратимостью. Я не хочу умирать. Не сейчас.

Решительно встала и поправила юбку, бросила взгляд на часы – нужно успеть до отъезда Карины. Работа отвлечет от мыслей о письме. А ночью… ночью я оставлю сумочку внизу или забуду письмо в рабочем столе. Будем считать, что его не было. Ничего не было. Мне оно приснилось… и в нем обязательно написано, что он меня любит и скоро вернется к нам. Например, сегодня. Да, вот возьмет и приедет. Его выпустили, и он прямо в этот момент едет домой на такси и смотрит в окно на распустившуюся сирень… Я так живо увидела эту картинку, что от отчаяния заболело в груди. Я бы отдала что угодно, чтобы это было правдой, а не сладкой иллюзией.

Как же давно я не ходила пешком по улице, не ездила в метро. Целую вечность. Вдохнула свежий воздух полной грудью и медленно выдохнула – сиренью в городе пахнет. Свежестью, мечтами и летом. Той самой надеждой, за которую я цеплялась изо всех сил.