А может, врет, чтоб подстегнуть, когда-то он сам мог играть в такие игры, только сейчас она играла в обычные женские игры, а он делал свой очередной ход в собственной.
– И как? Удовлетворяет? – ноги ей коленом раздвинул, а в висках пульсирует все та же глухая ненависть, и алкоголь по венам шпарит вовсю, они аж дымятся.
– Нееет! Я тебя хочу! Днем и ночью! Я с ума схожу, Руслан, – пытается до губ его дотянуться, а он уворачивается, и грудь ее сильно сжимает, вдавливая Ларису в стену, и понимает, что нет возбуждения – полный ноль.
Пальцами ее имеет, она воет, виляя задом, насаживаясь на них, а его не прет, даже когда она кончает с громкими стонами. Развернул лицом к себе и толкнул на пол.
– Давай, покажи, как с ума сходила.
Смотрит на нее, как ртом работает, чувствует собственную автоматическую реакцию, а внутри тошнота волнами подкатывает. Даже со шлюхами не было так паршиво, как сейчас с ней.
Протащил Ларису через комнату и плашмя на стол животом уложил, она сама ноги раздвинула и прогнулась. Когда вошел в неё, даже не почувствовал ничего, только к себе за волосы потянул и сделал первый толчок.
– Думала обо мне, когда он тебя трахал?
– Думала, – заскулила, поддавая бедрами навстречу, цепляясь за края стола.
– И как? Помогало?
– Неет, – стонет, пытается увернуться от его толчков, но не получается, а он чувствует, как сатанеет от злости, и с трудом сдерживается, чтоб не размозжить ей голову об стол этот. Он, кажется, с ума сходит окончательно. Себя со стороны видит и противно. В нем какой-то зверь просыпается и вместе с ним злорадное удовлетворение тем, что все же делает это. Они таки горят. За спиной мосты сожженные потрескивают.
– Хочешь, чтоб я тебя трахал?
– Хочу… вернись ко мне! Я для тебя…
– Что ты для меня?
А у самого внутри нервы лопаются, и корка льда только толще становится.
– Что угодно, Руслан. Хочешь, на коленях ползать буду и руки твои целовать, сапоги вылизывааать! – взвыла, когда безжалостно вошел еще глубже, и он почувствовал, как она трясется в оргазме, а самого затошнило.
– Нет, Лариса, ты для меня сделаешь намного больше.
– Что угодноооо… только не останавливайся.
Пару минут спустя она в душ пошла, а он лежал на постели и снова чувствовал, как от холода скулы сводит.
– Выйдешь, оденешься – мы к папе твоему в гости поедем. Сообщим о примирении.
– Я позвоню ему и сама расскажу, – донесся голос из душа.
– Расскажем вдвоем. Как раз бумаги подпишу, и заживем мы, Лариска, долго и счастливо.
И сам расхохотался своим словам оглушительно громко. Так, что уши заложило.
Слышал, как у нее вода льется, и смеялся, как ненормальный, уже в который раз за эти сутки. Вот и сложился карточный домик полностью.
Зазвонил сотовый, и он потянулся за аппаратом к штанам, брошенным у постели, достал из кармана и долго на дисплей смотрел, не веря глазам. Выругался сквозь зубы. Слишком быстро. Ему бы времени немного, совсем чуть-чуть, чтоб окончательно внутри умереть, а она не дает, мешает. Голос ее услышит и снова рвать на части душу будет. Потом, наконец-то, ответил.
– Да, Оксана.
Она несколько секунд молчала, а он слушал ее дыхание и понимал, что продолжает внутри кровью истекать. Все решается где-то вне его осознания. Само решается. Своим путем. Значит, так и должно быть.
– Нам поговорить надо.
Алкоголь начал выветриваться со скоростью звука, потому что голос у нее мягкий снова. Такой, как раньше, до этого хаоса. Голос, которым любят, а не рвут на ошметки, и он понимает, что теперь вряд ли его таким когда-нибудь услышит. Как же хочется этот момент растянуть надолго… или чтоб все исчезло и наедине с ней… в глаза посмотреть, увидеть там нежность. Один-единственный раз перед тем, как их дороги полностью разойдутся. Перед тем, как последний мост догорит.
– Разве ночью не договорились? – стиснул челюсти.
– Нет… я подумала и… Всё так неправильно, Руслан. Не так всё. Я… виновата. Не слышала тебя. Давай попробуем. Ты снова расскажешь. Еще один раз. Мне плохо без тебя… так плохо, Руслан, – всхлипнула, а он вздрогнул, чувствуя, что она плачет. – Я увидеть тебя хочу. Ты где?
Глаза закрыл. «Говори… говори еще, пожалуйста. А как мне без тебя… я сдох уже, а ты пока этого не знаешь. В грязи валяюсь… бабу другую трахаю. Нет меня больше. А ты повтори всё снова».
– Дома у себя, Оксана.
Встал с постели, пошел голый к бару, налил полный бокал коньяка и залпом выпил, пока она в трубку нервно дышит, не решаясь что-то сказать.
– К тебе хочу, – так жалобно, что он снова глаза закрыл и стиснул челюсти, – я сейчас приеду.
Налил еще коньяк, повертел в пальцах бокал, глядя на Ларискино нижнее белье, раскиданное по полу. Физически почувствовал, как внутри что-то оборвалось снова, и от боли стало нечем дышать, но глухо ответил:
– Приезжай.
– Мне такси взять, или Серый отвезти сможет?
Поморщился при упоминании этого имени.
– Такси возьми. Деньги есть у тебя?
– Да. Ты же оставил.
Сжал сотовый пальцами и снова осушил бокал до дна… мозги наконец-то начали постепенно отказывать.
– Я люблю тебя.
Это ад! Это какой-то невыносимый персональный ад! Помутнело в голове. Он смотрел на свое отражение в стекле бара и видел кого-то другого. Он совсем не знал этого человека с бокалом в руках и мертвым взглядом. Отключил вызов и аккуратно положил сотовый на стол, продолжая смотреть на свое отражение и наливая себе еще бокал.
Сзади подошла Лариска и обняла, прижимаясь к его спине горячим телом.
– Я наврала. Не спала с Серым. Он наркоту брал. Я привозила ему иногда.
– Знаю, что наврала, – вместо «да по хрен мне, с кем ты спала, с кем переспишь, и даже если сдохнешь, тоже по хрен», все еще глядя на них обоих через стекло и слыша, как пульс рвется в висках. Едкое желание выгнать эту сучку и забыть обо всем… Увезти Оксану и всё. Вместе. Вдвоем… А потом снова голос Вани и жестокое понимание, что это может повториться. Не раз, не два. Он как атомный реактор распространяет радиацию, уничтожая вокруг себя всё живое.
– Когда к отцу поедем? – трется об него голым телом Лариса и спину покусывает.
– Отымею тебя еще пару раз, и поедем, – глухо, незнакомым голосом, словно это кто-то другой разговаривает.
– Ненасытный такой… Чего напиваешься? Случилось что-то?
– Захотелось. Разве не повод?
Она его член пальцами сжимает в попытках возбудить, а он все еще смотрит сам себе в глаза и понимает, что через какие-то считаные минуты будет смотреть в глаза Оксане, которая приняла именно то решение, которого он так жаждал еще сутки назад, а теперь он будет ее бить. Безжалостно и жестоко. Убивать их обоих, их любовь, чтоб она дальше без него… и без сожалений. Чтоб ненавидела и проклинала. Ей так будет легче. Не сейчас. Потом. Со временем. Она и так возненавидит, когда поймет, что с детьми случилось.