– Как ваше имя?
– Оскар Скейя.
– Ну и спектакль же вы разыграли сегодня, Оскар Скейя.
– Спасибо, – ответил я, не соображая, о чем это он.
– Ваш командир рассказал, что вы подали рапорт о том, что хотите вернуться в польскую армию. Это правда?
Все еще стоя по стойке «смирно», я ответил:
– Да, это так.
– Что ж, я хотел бы, чтобы вместо этого вы подумали о том, чтобы вступить в русскую армию. Там будет гораздо лучше, чем служить в польской армии. Мы можем предложить вам гораздо больше.
Я едва мог поверить в то, что это происходит на самом деле.
– Мне все равно, служить ли в русской или в польской армии.
После этого его настроение резко изменилось, и он решил не терять больше со мной времени. Он махнул мне рукой и сказал:
– Очень хорошо.
Затем развернулся и пошел к остальным офицерам НКВД. Я понял, что свободен. В свою очередь, развернувшись, я постарался сделать максимальным расстояние между мной и офицерами НКВД.
Позже в тот вечер я узнал от капитана Тараканова, что его второй раз вызывал к себе полковник, чтобы попытаться снова убедить меня вступить в русскую армию. По возвращении капитан предложил мне снова нанести визит полковнику. Капитан делал это для меня, но я отказался. Это был просто случайный эпизод, и я не хотел его продолжения. Я желал бы оставить тот случай в прошлом, насколько это возможно.
Глава 13
Лагерь № 280
В тот же месяц в лагерь в 9-ю роту прибыл новый офицер. Его звали Йозеф Малиновский, он был поляком, как говорили, из Лемберга. Капитан Тараканов горел желанием представить нас друг другу, очевидно принимая на себя на общественных началах роль ответственного за соединение всех польских граждан лагеря. Я поговорил с Малиновским, и он признался мне, что какое-то время занимал в немецкой армии должность старшего врача. Русские захватили его в плен в Одессе и упрятали в тюрьму. Пока он был в заключении, русские стали пользоваться его искусством для лечения гражданского населения города, получившего ранения в боях. Все это время он заявлял, что на самом деле является офицером польской армии. В конце концов русские решили, что им он больше не нужен или что слишком велик риск того, что он сумеет бежать. Поэтому они передали его в лагерь НКВД.
Теперь в лагере было три польских офицера, включая Бруно. Со временем мы узнали, что были единственными поляками на 15 тысяч человек, содержавшихся в лагере. Все остальные были русскими. Меня окружали враги, и от казни меня хранило только то, что моя личность не была раскрыта. И я не знал, как долго эта защита будет спасать меня. Все внутри меня говорило о том, что нужно покинуть это место. Прошло уже много недель с тех пор, как я подал официальный рапорт о переводе в польскую армию. Я чувствовал, что пришло время сделать еще одну попытку. Однажды вечером мы с Бруно и доктором собрались в укромном месте на территории лагеря, и я объявил им, что нам необходимо найти способ выбраться отсюда. Всем коллективом мы направились к одному из лагерных начальников и вручили ему официальный рапорт о переводе из лагеря туда, где мы могли бы служить в польской армии. Офицер взял рапорт явно равнодушно и приказал нам ожидать ответа.
Через неделю ответ пришел, но он оказался совсем не таким, на какой мы надеялись. Меня вызвали к майору НКВД, который заявил, что коллективные рапорты не рассматриваются. Мы должны были вновь письменно подать такое же заявление, каждый индивидуально. С тем майор меня и отпустил. Я передал его слова Бруно и доктору, и мы сделали так, как он нам посоветовал. Потом мы снова принялись ждать.
А еще через четыре дня произошло нечто необычное. Исчез доктор. Я узнал, что его вместе с еще двумя тысячами заключенных отправили «на этап». Слово «этап» означало принудительные работы на полях капусты примерно в 80 километрах от Сталино. Больше я его не видел. Теперь в лагере оставалось только двое поляков. А еще через несколько дней я стал думать, что последний рапорт, как и предыдущий, ничего не даст.
Но я ошибался. Как-то вечером на территории лагеря меня отыскал Тараканов и приказал мне отправляться к одному из лагерных офицеров НКВД. Он сказал, чтобы я захватил с собой Бруно. Это распоряжение вызвало у меня нехорошее предчувствие. Конечно, оно касалось нашей просьбы, и все это могло означать, что для нас двоих появились новости. Но никто не мог быть уверенным в том, чем закончится разговор с НКВД. Мы вместе подошли к офицеру и, волнуясь, встали по стойке «смирно» в ожидании, пока нам объяснят причину вызова. Я с облегчением узнал, что наш рапорт о переводе был удовлетворен. Я постарался сдержать свои чувства, сохранив их глубоко внутри, чтобы никто не узнал, что для меня это означает не простое желание продолжать сражаться, а еще один шаг к свободе.
Наше назначение было не совсем тем, на что я рассчитывал, но оно означало шаг в нужном направлении. Нам было приказано явиться в лагерь, где содержались немецкие пленные солдаты. Этот лагерь располагался в 18 километрах восточнее Сталино и был известен как первый филиал лагеря № 280
[50]. В 11 часов утра мы в сопровождении одного офицера и четырех солдат пешком отправились из лагеря № 240. Когда перед нами распахнулись ворота, я во весь рот ухмыльнулся. Я понимал, что все еще не на свободе, но на какое-то мгновение мне показалось, что все было именно так. День был прекрасен, и было приятно провести его на воле. Впервые я внимательно оглядел окружающий пейзаж, и Россия больше не казалась мне таким уж ужасным местом. Время от времени мы с Бруно обменивались улыбками, не говоря друг другу ни слова. К моменту нашего прибытия было уже довольно темно. На часах было около 22:00 часов. Я ждал встречи с немецкими солдатами, надеялся снова оказаться среди своих. Представители лагерной администрации встретили нас у ворот и проводили внутрь. Сопровождавший нас из прежнего лагеря офицер передал караульному распоряжение позаботиться о двух прибывших польских офицерах.
Когда мы вошли в здание администрации, нас тепло приветствовала лагерная администрация. Нас сразу отвели к доктору для осмотра. Тот приказал нам обоим раздеться. Врач осматривал нас не очень внимательно, так как сразу убедился в том, что нам удалось сохранить силы. Закончив бумажную работу, врач отдал нам заполненные документы, и часовой отвел нас к начальнику лагеря. Тот отвел нас в барак, где нас уже ждал другой конвоир. Солдат отдал начальнику честь и вышел.
А потом я впервые за показавшейся мне вечностью промежуток времени снова услышал речь на своем родном немецком языке. Речь доносилась из соседнего помещения. На глаза навернулись слезы. На секунду мне показалось, что я дома. Начальник отвел нас в небольшую комнатку, где стояли две койки. Он вручил нам два одеяла и сказал, что утром ознакомит нас с обязанностями по службе и другой нужной информацией. После долгого пешего пути к лагерю № 280 мы очень устали и с удовольствием легли.