Аора так и не подошла ко мне. Даже не вылезла ни разу из джипа после помывки. Может, не догадывалась, что нас ждёт? Но она же не глухая и не слепая. Тем более сейчас, когда народ готовится, точнее, уже готов к бою. Но всё равно…
– Если со мной что случится, позаботься о них.
– Сплюнь.
– А, ерунда всё это… – Но всё-таки осторожно сплёвываю три раза через левое плечо.
– Ерунда… – задумчиво бормочет сын. – Нам их не положить надо, хотя неплохо бы, но этим ребята с «Зубра» вплотную займутся. Нам только задержать. Это легче.
Глубоко вздыхаю. Прикидываю дистанцию. Минут десять у меня есть. Достаю сигару. Закуриваю. Потом не выдерживаю и жалуюсь:
– Так и не пришла попрощаться.
– Хьяма сказала, она в палатке плачет. Не хочет, чтобы ты её такой видел.
Да, плотик мы надули. Долго, что ли, от компрессора?
– Дура… Я её всякой люблю. Только не хочу, чтобы она плакала. Никогда больше. И Юница. Успел прикипеть.
Сын кивает, не отрывая бинокля от глаз. Я попыхиваю сигарой, присев на дно гнезда.
– Два пятьсот.
Спокойно прикрываю глаза. Рано. Винтовка берёт на километр. Пулемёты – на полтора. Хлопушки местных – на восемьсот метров. Горсть калашей погоды не сделает. Так что куда ни кинь, а основная работа нам.
– Сорок машин. По сорок рыл в каждой.
Я оживляюсь:
– Так нам повезло! Было-то их – четыре тысячи с гаком!
– Действительно, повезло, – бормочет сын. Не знаю, первый ли у него реальный бой сейчас, или он уже поработал на вылазках, но вместе мы будем драться впервые в жизни. Пока то, что я вижу, мне нравится. Спокоен, руки не дрожат. Наверное, всё-таки успел где-то понюхать пороху.
– Две тысячи.
Киваю.
– Тысяча пятьсот.
…А степь так пахнет… Вкусно…
– Тысяча.
Выпрямляюсь. Беру винтовку, отщёлкиваю сошки. Устанавливаю её на бруствере. Пулемёты, оба, пока внизу. Их достанем позже. Внезапно сын толкает меня в бок.
– Чего?
– Обернись.
– Некогда. Моя дурочка вылезла на свет божий?
– Ага.
– Раньше надо было думать. Махни ей, пусть убирается обратно, в джип.
– А если не послушает?
– Послушает. Особенно после этого…
В перекрестье прицела вползает тупая морда головного грузовика. Плоский лист, поставленный на ребро, весь в дырках для вентиляции. Перевожу прицел выше. Водитель здесь, в середине. По бокам сидят ещё двое солдат. Оптика послушно приближает запылённое серое лицо, треугольные уродливые очки, закрывающие глаза. Плавно выбираю свободный ход, приклад отдаёт в плечо. Пороховые газы бьют из дульного тормоза. Пыли, естественно, нет. Воды на полив земли мы не пожалели. Шофёр дёргается, машина вдруг резко виляет, ложится набок, из кузова вылетают солдаты. Дистанция маленькая, и водитель второй машины то ли просто устал и зевнул, то ли конструкция у уродца такая, что, как ни старайся, быстро не отреагируешь, но я вижу, как днище грузовика вспучивается, и оттуда появляется и застывает на месте точно такая же решётчатая морда…
– Батя! Молоток! – кричит сын от избытка чувств.
На секунду отрываюсь от прицела, поднимаю большой палец вверх:
– Мастерство не пропьёшь!
…Свой второй взрослый разряд по биатлону я получил в четырнадцать лет…
– Пап, она не уходит.
До жути хочется обернуться, но…
– Кулак ей покажи.
– Её уже моя тащит. Да та отбивается.
Пауза, во время которой я вгоняю ещё три пули в самых несчастливых, и наступает пора менять магазин.
Вовкин голос:
– Уволокла. А кулаком грозит мне.
Щёлк. Готово. Снова прилипаю к прицелу, а сын – к биноклю. Секунда, другая. Снова спускаю курок. Самый глупый из водил. А может, самый послушный… Спустя ещё четырёх шофёров, или, как тут их называют, погонщиков, до командиров океанцев доходит, что пора спешиваться. Бросаю взгляд на часы. Тридцать минут. И время позволяет.
– Как бы с нашими связаться? Узнать, далеко ли?
– Па, зачем жечь нервы себе и парням. Прибудут. Не волнуйся. Как ближе подойдут, услышишь по этой… – кивает на портативку, стоящую в нише.
Пожимаю плечами, не отрываясь от прицела.
– Тоже верно. Они же на широкой волне будут передавать?
– Как оговорено.
Чёрт возьми, мне нравится спокойствие сына. Точно, уже успел повоевать…
Меняю второй магазин. Спустя десять минут третий. Солдаты противника, невзирая на мою стрельбу, вытаскивают мёртвых, копошатся возле вылетевших из первой машины. Не понимают, что ли? Оставшиеся грузовики вдруг расходятся широким кругом, но… останавливаются, и из них горохом выскакивают солдаты, строятся в коробки. Доносятся далёкие свистки унтер-офицеров.
– Ну-ну… – зло бормочу я.
Жаль, патронов у меня не очень.
Шеренги одетых в голубое с жёлтым океанцев, повинуясь незнакомому мне сигналу, разом делают первый шаг, второй, и вот они уже быстро приближаются, высоко выбрасывая ноги.
– И бегут-то по-уродски, – хмыкает Вовка.
Убираю винтовку в окоп, прикрываю заранее приготовленной тряпкой. Рывком водружаем первый пулемёт на бруствер, вбиваем в плотный грунт колья, закрепляя треногу.
– Поехали?
– Давай, пап!
Гулкая очередь рвёт воцарившуюся после щелчков винтовки тишину. Эффект поразительный. На такой дистанции пули буквально сбривают первую шеренгу ближайшей к нам коробки строя. Крупнокалиберные рули двенадцать и семь производят страшное опустошение в рядах противника. А каково тем, кто шагает рядом? Вдохновлённые увиденным, наши бойцы в окопах восторженно орут, подбрасывают в воздух свои шапки. К сожалению, лента кончается слишком быстро. Перекидываем пулемёты местами. Пусть остывают. Теперь веду огонь короткими очередями, сбивая самых смелых. Или глупых. Противник вдруг рассыпается, и становится гораздо хуже. Нам. Сразу видно побывавших в деле вояк. Умело перебегают по нескольку человек сразу. И пока я выцеливаю одних, они уже залегают. Зато появляются вторые. Но тут над ухом бухает винтовка. Ага. Сын сообразил. Океанцы продвигаются всё ближе, хотя и несут потери. А скоро им вообще станет весело. Семь метров высоты вала позволят мне бить их сверху даже лежащих. Правда, и они смогут стрелять по мне.
– Патроны к винтарю есть ещё?
– Нет. Это всё.
– Тогда я пуст.
И в это время самые быстрые вбегают на минное поле… Земля словно вскипает, когда подлетают выстреливаемые вышибным зарядом эски, а потом рвётся основной заряд… Даже досюда доносятся истошные вопли, в которых нет ничего человеческого. Наступающие не выдерживают и бегут, и мы в два ствола, потому что первый успел остыть, валим всех, кто попадает на мушку.