Лиля Брик. Любимая женщина Владимира Маяковского - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Дядичев cтр.№ 29

Замечу, что во всех официальных анкетах (как и в стихах) Маяковский всегда и вполне справедливо писал, что он холост. [В Государственном музее В. В. Маяковского хранятся воспоминания Я. 3. Черняка, записанные В. О. Перцовым 27 марта 1939 года. Я. 3. Черняк, в частности, передает свидетельство домработницы Маяковского П. С. Кочетовой о таком эпизоде из жизни обывателей квартиры в Гендриковом переулке (здесь с апреля 1926 года поселились Маяковский и Брики): «В один из дней в дверь постучал незнакомец и выразил желание увидеть Маяковского. Домработница ответила, что Владимира Владимировича нет дома, и посоветовала ему обратиться к Л. Ю. Брик. Брик, судя по всему, слышавшая этот разговор, резко вышла из своей комнаты и дала волю чувствам: “Сколько раз можно говорить, что я не жена Маяковского! Я жена Осипа Максимовича Брика. Прошу запомнить это! Хлопнув дверью, она ушла к себе”». Об этом же говорится в цитируемых далее воспоминаниях художницы Марии Синяковой, дневнике художницы Е. Лавинской.]

Впрочем, Лиля Юрьевна не ограничивалась лишь интервью легковерным зарубежным журналистам или намеками, рассчитанными на специфическую «догадливость» читателей. Многие «воспоминания» из «Архива Л. Ю. Брик» зачастую писались по инициативе самой Лили Юрьевны и несут на себе следы явной или неявной цензуры Бриков.

Иные даже имеют авторское посвящение – «Тебе, Лиличка». Ничего нельзя сказать и о степени полноты сохранившейся переписки Маяковского с Бриками, представленной для обнародования опять же самой Брик. Тем не менее время сохранило достаточно материала для восстановления более объективной картины. Но для этого потребуется научный анализ почти всей творческой жизни поэта. Поэтому здесь мне придется ограничиться минимумом примеров. Но, учитывая, что книга Б. Янгфельдта – фактически первая в России солидная работа о Маяковском и Бриках, я вынужден затронуть и более широкий круг вопросов, а не только явные «опечатки».

Должен, однако, предупредить читателя, что мы вступаем в мир личных, интимных отношений Маяковского и его «ближайших друзей». Это не приглашение «держать свечку» в алькове Л. Ю. Брик. Но и фарисейские возгласы: «Осторожно: Маяковский!» – здесь уже ничего не прояснят.

Немалое сожаление вызывает «ретушь» комментатора писем, в результате которой роль других возлюбленных Маяковского или сводится к нулю, или переводится в разряд легких и кратковременных «любовных приключений». Собственно говоря, «альтернативные» Брик «дамы сердца» поэта фигурируют в комментариях только для того, чтобы морально оправдать весьма многочисленные альковные похождения самой Лили Юрьевны.

«Из переписки видно, – пишет Б. Янгфельдт, – что у Маяковского и Л. Ю. были разные любовные приключения. Ограничимся лишь теми сведениями о побочных любовных связях, которые необходимы для понимания отношений корреспондентов» (с. 11).

Такой «прагматический» подход приводит к явному смещению акцентов. Априори все «любовные связи» Маяковского объявляются «побочными» по сравнению с якобы «огромной» любовью поэта к Л. Ю. Брик. Более того, почти не упоминая о женщинах, сыгравших заметную роль в жизни и творчестве Маяковского, комментатор в то же время намеренно расширяет «донжуанский список» поэта за счет совершенно посторонних, эпизодических фигур. Зачем? А затем, что как раз в это время Лиля Юрьевна, никогда особенно не связывавшая себя морально-этическими нормами, увлекалась очередным любовником. Так создается мнимое «равновесие».

«У Маяковского, Л. Ю. и О. М. было много любовных приключений за те пятнадцать лет, что они знали друг друга и жили в теснейшей дружбе, – сообщает нам комментатор, – у О. М. была даже несколько лет постоянная связь с другой женщиной. Из-за этого возникали, конечно, конфликты в их отношениях, особенно между Маяковским и Л. Ю., и было бы неправильно изображать их совместную жизнь безоблачной идиллией. Согласно Л. Ю., образцом их бытового эксперимента служила книга Чернышевского “Что делать?”: “Жизнь, описанная в ней, перекликалась с нашей. Дороже всех это обходилось Маяковскому, но не он один страдал от неумения управлять чувствами согласно ригористической схеме шестидесятника”» (с. 42).

Вот так: оказывается, Маяковский страдал не от того, что его возлюбленная Лиля Брик оказалась отнюдь не тем человеком, чей идеализированный образ он создал в своем воображении художника и поэта. Дело, оказывается, лишь в его собственном «неумении управлять чувствами»!

Так искажаются биография и облик поэта. Так появляется миф о том, что с момента знакомства «Л. Ю. стала новой и единственной (?! – В. Д.) героиней в жизни и творчестве Маяковского».

Реальная картина представляется несколько иной.

Знакомство. «Радостнейшая дата. Июль 915 года. Знакомлюсь с Л. Ю. и О. М. Бриками», – так писал поэт в автобиографии «Я сам». «Радостнейшая дата» – таково название и соответствующей главы в исследовании Б. Янгфельдта. На эту сакраментальную фразу в обязательном ритуальном порядке ссылаются все записные охранители Бриков, чурающиеся малейшего намека на критический подход к этой теме. Фраза написана поэтом в первой половине 1922 года, и мы еще к этому вернемся. Пока же – 1915 год.

Приведу любопытный отрывок из воспоминаний писателя Пимена Карпова, относящихся к петроградской весне 1915 года, т. е. ко времени за два-три месяца до знакомства Маяковского с Бриками: «Был март. Мы <П. Карпов и Велимир Хлебников добрели до Малой Невки. На реке чернели уже полыньи <…> Мы нагромоздились на конку (от Малой Невки до Новой Деревни ходила только конка). Смотрим, а в вагоне – Маяковский. “А, Маяк! – буркнул Хлебников. – Ты на Острова?” – “Да. А ты?” – “Я, собственно, на стрелку”. – “Какая там стрелка! – перебиваю я Хлебникова, смеясь. – <…> Я предлагаю заехать к старику Ясинскому. Тут недалеко, на Черной речке. Старик любит молодежь, будет рад”. – “Не люблю я всех этих Ясинских, Измайловых! – поморщился Маяк. – Ну да чем черт не шутит. Авось, возьмет старик стихи для «Нового света» или там в «Огонек» пристроит. К Ясинскому, так к Ясинскому! Поворачивай оглобли, Витя!”.

Цилиндр на затылке, широченное демисезонное пальто, выпяченная грудь, широкий рот, оттопыренная нижняя губа – вот фасад тогдашнего Маяковского. В тусклых глазах – задор, настороженность, в громадных руках, сжимающих набалдашник ватой палки, готовность к схватке.

“А вы нажмите на старика насчет аванса, – обратился ко мне Маяк. – Вы там у него вроде секретаря, что ли? Вы, кажется, и с Блоком на короткую ногу? Познакомьте меня с его Незнакомкой. То бишь с Прекрасной Дамой”. – “Зачем вам блоковская Незнакомка?” “Я ее…” – “В каком это смысле?” – “А в таком! Поэт должен быть всегда влюбленным. Меня, например, любят все девушки, за исключением той, которую я люблю. Но с Незнакомкой я закрутил бы такой роман, что чертям было бы тошно. Стихи полились бы как из ведра. Пока я влюблен, я пою – нет любви, нет и стихов. Ну вот, кажется, и дача старика, приехали”» [Карпов П. И. Пламень. Русский ковчег. Из глубины. М., 1991. С. 321–322].

Вот такой «красивый двадцатидвухлетний», мечтающий о своей «Незнакомке» поэт и предстал летом 1915 года перед Бриками. (Сделаем, конечно, определенную скидку на браваду как нашего героя, так и мемуариста.)