Известен и расстрел 16 женщин из 37 арестованных, виновных лишь в том, что они захоронили выброшенные Волгой трупы расстрелянных. Остальные женщины избежали этой участи только благодаря побегу, при котором погибло еще 7 женщин
[373]. Существенная часть репрессий, в эти и последующие дни, была направлена на рабочее население города, особенно находившееся под влиянием большевиков. 6 июля 1918 г. в Самаре разогнано собрание железнодорожников, при этом 20 человек было расстреляно
[374].
Значительным в городе было и количество арестованных. К 15 июня, т. е. за неделю, число заключенных в Самаре достигло 1680 человек, а к началу августа уже более 2 тысяч. И это при том, что из Самары была вывезена значительная часть арестованных, и в августе их было в Бузулуке свыше 500, в Хвалынске – 700, в Сызрани – 600 человек
[375]. Данные сведения подтверждаются материалами проходившей в эти дни в Самаре рабочей конференции, на которой 14 июня Ф. Я. Рабиновичем было заявлено, что количество арестованных в городе превышает 1500 человек, большинство из них по ложным обвинениям. При этом на следующий день в Самару пригнали новую партию пленных красноармейцев, захваченных у Красной Глинки
[376].
Часть свидетельств происходившего в городе белого террора была собрана в специальном осеннем выпуске газеты «Приволжская правда». Цифры, приведенные там, были гораздо выше летних сведений. По данным газеты, за лето – осень 1918 г. в Самаре и Сызрани было расстреляно более тысячи человек в каждом из этих городов
[377]. В сообщении другой советской газеты говорилось, что расстрелы в Сызрани происходили сотнями, если не тысячами
[378]. Впрочем, эти цифры следует оценивать осторожно, так, в Сызрани за этот период было расстреляно хотя и значительно больше 200 человек, но явно менее 1000 указанных лиц в газетном выпуске. Самарские же показатели можно считать более близкими к истине.
В Самаре по распоряжению КОМУЧа содержались в качестве заложников 16 женщин – жен ответственных работников (Цюрупа, Брюханова, Кадомцева, Юрьева, Эльцина, Архангельская, Кабанова, Мухина с сыном и другие). Всего же предполагалось для возможного последующего обмена 27 женщин-заложниц
[379]. Ряд дипломатов из нейтральных стран, узнав об условиях их содержания, 5 сентября 1918 г. заявили протест против подобных мер (Дания, Швеция, Норвегия, Швейцария, Нидерланды)
[380]. Однако протест остался без ответа. Лишь впоследствии ситуация разрядилась.
Между тем пребывание в заложниках часто грозило им расстрелом. Так в числе заложников 18 сентября 1918 г. в Спасске была расстреляна мать известного московского большевика Аросева – Мария Августовна Аросева-Вертынская (в сообщении газеты – Арошева), захваченная вместе с семьей в Спасске. А. Я. Аросев в тот период был главным комиссаром воздушного военного флота Советской республики
[381]. Вместе с ней расстреляли еще 10 заключенных спасской тюрьмы, в т. ч. братьев Назаровых. Впрочем, расстрел мог произойти и из-за революционных взглядов и деятельности самой М. А. Аросевой (она организовала в уезде детские ясли, помогала семьям солдаток) и, что более вероятно, из-за ее латышской национальности. Дочь Аросева (ее внучка) О. А. Аросева впоследствии стала известной советской актрисой.
Среди захваченных заложников в детской колонии-коммуне в селе Миловка Уфимской губернии находилась и семья видного советского военного деятеля Н. И. Подвойского
[382].
Факт жесткой карательной политики Самарского КОМУЧа летом 1918 г. признавал его председатель В. К. Вольский, писавший впоследствии: «Комитет действовал диктаторски, власть его была твердой… жесткой и страшной. Это диктовалось обстоятельствами Гражданской войны. Взявши власть в таких условиях, мы должны были действовать, а не отступать перед кровью. И на нас много крови. Мы это глубоко сознаем. Мы не могли ее избежать в жестокой борьбе за демократию. Мы вынуждены были создать и ведомство охраны, на котором лежала охранная служба, та же чрезвычайка и едва ли не хуже»
[383]. Впрочем, зачастую сами бывшие члены Учредительного собрания, позабыв свои прежние принципы, участвовали в расстрелах пленных. «С отрядом Каппеля всегда следовал член Учредительного собрания Б. К. Фортунатов. Официально он считался членом Самарского военного штаба, в то же время выполняя успешно обязанности рядового бойца-разведчика. Сравнительно молодой (лет 30), он был энергичный и совершенно бесстрашный человек. Ему как-то на моих глазах удалось захватить в овраге четырех красноармейцев. Спокойно сказал всегда следовавшему за ним черкесу: «Дуко…» (его имя). Тот, не задумываясь, моментально по очереди пристрелил этих четырех пленников. Случайно я все это видел и потом вечером, когда мы отдыхали, спросил его, почему он приказал Дуко пристрелить красногвардейцев. Приказ – пленных не расстреливать. Он равнодушно ответил: „Но ведь был бой!”»
[384].
10 июня 1918 г. в ответ на многочисленные акты антибольшевистских расправ в Самаре в помещение, занимаемое чехословацкими частями на углу Соборной и Панской улиц, неизвестным лицом брошена бомба, в результате взрыва которой было ранено несколько легионеров. Ближайшие кварталы тотчас были оцеплены, произведен арест 10 человек, один из которых был тут же расстрелян легионерами
[385].
11 июня 1918 г. в город Карабаш (Южный Урал) вошли белые войска под командованием поручика Глинского. Вскоре был издан приказ об аресте всех активных сторонников советской власти. В 20-х числах июня в Карабаш прибыл карательный отряд, арестовавший 96 человек: заместителя председателя Карабашского Совета В. М. Тетерина, членов городского совета, советских активистов, красногвардейцев и ряд рабочих, хранивших оружие. После допросов и применения пыток арестованным было объявлено, что их через Миасс отправят в Челябинск. Арестантов, построенных в колонны, в окружении казаков повели на станцию. Кто не мог идти, тех волочили по земле, привязав к седлам, остальных подгоняли плетками.